— Замётано. Если гараж выслеживает того, кому никто не поможет — значит, не на того напоролся, — Пятифан почесал затылок, сдвигая шапку почти до бровей.
Шиляева наклонила голову набок:
— В каком смысле?
— Туго доходит до тебя, Таракашка, — Рома перевёл взгляд на бурятёнка, — Разведал обстановку?
— Ты о цём, на?
— У этой дома, — хулиган кивнул на Варю.
Лица детей вытянулись и они переглянулись. Зря — лишь подтвердили Ромкину правоту.
— Да не ссыте. Я заходил к тебе вчера часов в десять, мамка твоя вышла. Сказала, что знать не знает, где ты шляешься, — Пятифан стал отдирать засохшую кровь на губе зубами, — Кстати, передала, чтобы не возвращался.
Бяша намотал на палец густой чуб, спадающий на лоб, и о чем-то бурно размышлял:
— Так и сказала, на?
— Так и сказала.
— Ром, — шепнула Варя, — Ты на что намекаешь?
— Я тебе прямо говорю, дурилка! Живём у тебя. Втроём нас не тронут.
От наглости у Шиляевой отвисла челюсть. Можно ли понять, Ромка это всерьез или шутит? А если всерьёз, то не пытается ли он просто найти пристанище после сцены скандала этим утром? Варе очень хотелось задать простой вопрос: «У меня дома, что ли, теплотрасса?», но девочка лишь потерла щёки, осознавая всю грубость этой мысли. Но, право, она не нанималась в помощницы обездоленным!
«Хотя кто сейчас обездолен больше?»
— Да ты что… Если родители узнают, меня прихлопнут.
— А что лучше: быть поставленным в угол или сожранным заживо?
У Вари перехватило дыхание от этих слов, а сердце дрогнуло и участило пульс. Она пыталась думать так энергетично, как никогда. Девочка ещё немного сомневалась в честности ребят, целесообразность кричала, вопила не своим голосом, предупреждая о безумии Ромкиного предложения. Но интуиция, едва уловимая, мягкая, заботливо шептала на ухо свою песнь. Страх родительского гнева был не так велик. Он даже десятой части не стоил ужаса перед тем, чего нельзя объяснить ни одной научной диссертацией. «Общежитие, притон, лепрозорий!» — кричал бы папа. А вот коробка из черных металлических пластин не кричала бы вообще. Затянула бы, словно тина, в своё болотистое липкое нутро и изувечила тело ребёнка до неузнаваемости. Воображение Вари выдало чудовищную картинку в без того воспалённом мозгу и тогда выбор стал очевидным.
— Я согласна.
Бяша вытаращил узкие глаза, не веря тому, что Варя взаправду согласилась на это. Ромка же ухмыльнулся. До конца было не понять, он просто воспользовался возможность перекантоваться в тепле или действительно хотел помочь. Шиляева взвесила всё в крайний раз: последние часы были самыми безопасными и счастливым за всё время, что она жила в посёлке.
Бяша тихо поскуливал, забившись в угол и прижав капюшон к ушам. Варя едва удержалась, чтобы не погладить его по плечу, но хулиган вряд ли бы оценил такой жест, ровно как и его друг. «Телячьи нежности», так ведь?
— Стоп, — внезапно повернулась к Ромке девочка, — А откуда ты знаешь, что у меня вообще можно жить? Я не говорила, что дома никого.
Ромка хмыкнул и деловито поднял один палец:
— Раз. Тебя преследует черный гараж. Два, — Пятифан выставил второй палец, — Ты всерьез думаешь, что Бяшку впустит кто-то из приличных людей?
Бяша впервые посмотрел на Рому как-то искоса. Как будто хотел возразить, но жёсткие правила подчинительства внутри банды не позволяли идти против мнения главного.
Варя замешкалась и от этого Бяше стало ещё хуже. Он залился густой краской до кончиков ушей и вскипел так, что от него стал идти вполне ощутимый жар. Шиляева лично для себя не могла отрицать Ромкиных слов. Беззубый, шепелявый, какой-то весь нескладный Бяшка очевидно не мог нравиться взрослым людям. Варя слышала, что таких обычно называют «чуркой». Она не совсем понимала, что это значит, но слово кидалось с такой небрежностью, словно оно относилось к блохастой плешивой собачонке.
— Его даже на порог не пускают. Пулей летит из каждого дома, — Ромку стало потряхивать от хохота, — Да так, что штаны по пути теряет, ха-ха!
— Ромка, ты за базар ответис, на, — унижение стало для Бяши невыносимым. Перед Семёном, перед старшеклассниками, перед его собственной мамкой — когда и где угодно, но только не при Варе. Обида и стыд кололи в груди, уши бурятёнка горели, он боялся, страшно боялся Ромку. Бяша молча готовился к тому, чтобы увернуться от удара в челюсть и кубарем вывалиться из деревянного домика.
Но Пятифан даже не дёрнулся. Сначала напрягся, долго сверлил взглядом узкоглазого, но затем обмяк:
— Понятно, — оскалился Ромка.
«Спровоцировал!» — поняла Варя, — «Спровоцировал, чтобы… Что?»
Бяша тоже осознал подвох и постарался обрести не до конца искреннее спокойствие. Ромка хлопнул себя по коленям и поднялся, насколько позволял низкий потолок домика:
— Айда.
*