— О, да, — горько сказала я. — Она все прекрасно понимает. И знаешь, что еще хуже? Я была зла на нее за то, что она не смогла выжить в одиночку. Потому что я думала, что это делаю я. Думала, что просто я такая умная. — Я с отвращением покачала головой. — Просто наивный ребенок.
— Ты выживала дольше, чем некоторые. Ты все сделала правильно.
Я смотрела на него и не понимала, почему настаиваю, почему спрашиваю. Может быть, я хотела поспорить, может быть, хотела напомнить, что мы не можем быть друзьями.
— Давай на чистоту. Ты думаешь, я была избалованным ребенком, высмеивающим что-то реальное и ужасное, из чего у других людей нет выхода.
В темных глазах О'Ди мелькнуло раздражение.
— Я думаю, ты делала все, что нужно, чтобы выжить.
— Но дело в том, что это был не единственный мой вариант.
— Разве? Я не говорю о выживании бездомных, Скайлар. Я говорю, что ты, чтобы выжить, сделала то, что должна была сделать.
Я поняла, что он имеет в виду: как я пережила смерть своей матери. Слезы жгли горло, и мне пришлось отвернуться. Если бы О'Ди продолжал так смотреть на меня, я бы разрыдалась. Так что я сдерживалась и терпела.
— Отэм сказала, что вы потеряли родителей.
Когда ответа не последовало, я поняла, что получила то, что заслужила. Я подняла глаза, ожидая увидеть холодную пустую маску, но обнаружила кое-что другое. Я обнаружила, что О'Ди изучает меня, оценивая, и не знала, как к этому отнестись.
А потом он потряс меня до чертиков.
— Отэм — моя сводная сестра. Я и не воспринимаю ее по-иному, кроме как сестрой. Ее отец, Питер О'Ди, усыновил меня, когда женился на моей маме. Мой настоящий отец находился в тюрьмах с самого моего детства. Питер был мне настоящим отцом.
Наша жизнь изменилась, когда мне было одиннадцать, а Отэм всего шесть. Мы были на семейном празднике. Родители заказали полет на вертолете, но Отэм не хотела в него садиться. Она кричала и плакала всякий раз, когда мы пытались затащить ее в эту штуку. Папа не хотел терять деньги за бронирование и сказал, что он присмотрит за Отэм, пока я и мама полетаем. Но Отэм хотела, чтобы я остался с ней. Она выла всякий раз, когда я пытался ее отпустить. В конечном итоге… — О'Ди сделал паузу, его горло дергалось, как будто он пытался сглотнуть. Я затаила дыхание, ловя каждое слово. — …Я сказал маме и папе, чтобы они полетели. Что я останусь с Отэм возле кассы. Оператор пообещал присмотреть за нами, что все будет в порядке, и они ушли. — Его губы сжались, как будто воспоминание было не более чем неприятным. Но грудь, вздымавшаяся с неглубоким дыханием, выдавала его. — Вертолет разбился. Это был последний раз, когда мы их видели. Дядя подал в суд на владельцев за халатность, нам с Отэм выплатили много денег в качестве компенсации. Дядя занялся этими деньгами, хорошо вложил, и мы получили их, когда нам исполнилось восемнадцать. Вот почему у Отэм есть то, что есть, и ей не нужно работать. Конечно, дядя злорадствует по этому поводу, как будто хочет, чтобы мы поблагодарили его за то, что он дал нам, за то, что мы отдали бы в мгновение ока, если бы это вернуло наших родителей.
Боль за него и за Отэм подступила к горлу, и я сморгнула слезы, инстинктивно зная, что О'Ди не захочет этого от меня. Но мои собственные эмоции, которые неделями бурлили, поднимаясь все ближе и ближе к поверхности, пытались подавить меня.
Теперь я чувствовала себя обязанной ему. И все же в этом было что-то освобождающее. Как будто у меня не осталось другого выбора, кроме как поговорить, сказать ему, потому что это был долг, который нужно было вернуть.
— Я не была близка с отчимом.
О’Ди вырвался из своих мыслей.
— Что? — осторожно спросил он.
Мысль о Брайане все еще наполняла меня негодованием, и это было ужасно. Это только усугубляло мою вину.
— Всю нашу жизнь были только мы с мамой. Мой отец умер, когда я была совсем маленькой. Он служил в армии и был убит в бою. Мама действительно любила его, поэтому не была заинтересована в новых отношениях в течение длительного времени. Она посвятила жизнь моему воспитанию и думаю, она считала, что должна компенсировать мне отсутствие отца. Все, что я хотела, любое желание, которое у меня появлялось, она исполняла. Даже если не могла себе этого позволить, находила способ. Мой балетный период. Период тхэквондо. Период фотографий. Художественный период. Период печатной машинки. Период игры на гитаре и фортепиано. На этом остановились. Мне было тринадцать, когда мы с Мики решили, что достаточно хороши, чтобы собрать группу. Мама была нашим тылом с самого начала, так же, как и со всеми моими периодами. Но думаю, она понимала, что это не очередной проходящий этап. Она копила деньги, чтобы купить мне мою первую гитару, возила нас на дерьмовые концерты, платила за время в студии звукозаписи. Моя мечта была ее мечтой.