Танцующая при луне

Габриэль стоял перед камином, и ей казалось, будто сквозь золотистое его тело просвечивают языки пламени. Элизабет подошла к нему так близко, что сама подивилась собственной смелости. Ей нравилась свобода, которую она обрела в своем сновидении. Габриэль молча смотрел на нее, и лицо его было на удивление торжественным.

— Я умру? — спросила она его тихим, хрипловатым от кашля голосом.

Габриэль рассмеялся.

— Думаешь, я — ангел, который пришел забрать тебя на небеса?

— Нет.

— Я мог бы вознести тебя до небес, Лиззи. Мог бы показать тебе рай на земле.

В таком приятном сне ей не оставалось ничего другого, как упасть к нему в объятия. Но даже лихорадка не изменила прежнюю Лиззи — прагматичную и сомневающуюся.

— Могу себе представить, — сухо заметила она.

— Нет, — возразил он, — не можешь. Прикоснись ко мне.

Она не пошевелилась, завороженная теплом, исходившим от ею голоса.

— Прикоснись ко мне, — повторил он, и Лиззи медленно, с сомнением, подняла руку.

Грудь его на ощупь была гладкой и теплой. Она скользнула пальцем по шелковистой коже, под которой ощущались плотные мышцы. Затем положила на грудь всю ладонь, ощутив ею биение чужого сердца — ровное, но учащенное.

Он тоже положил ладонь ей на грудь, на тонкую ткань сорочки. Элизабет знала, что сердце ее билось так же быстро, в такт сердцу Габриэля. Она больна, мелькнула у нее мысль. Это лихорадочный бред. Может даже, она умирает. Но все это не имело никакого значения.

Если что и имело значение, так это его рука, которую она ощущала сквозь тонкую сорочку. Тепло его прикосновения расходилось по всему телу — на грудь и вниз, концентрировалось между ног, так что колени у нее вдруг ослабели. Лиззи хотелось, чтобы он продолжал касаться ее — повсюду. Она открыла рот, чтобы заговорить, но из горла не вырвалось ни звука.

Сердце его билось теперь быстрее, с силой ударяя в ее ладонь. Лиззи отчаянно хотелось еще больше приблизиться к нему. Ей вдруг стало холодно, до озноба. И она знала: единственный способ согреться — прижаться к нему своим дрожащим, почти что обнаженным телом. Он был таким сильным и теплым, что без труда мог изгнать холод из ее тела. Вся она была закована в ледяной панцирь, и только Габриэль мог растопить его.

Он положил руку ей на талию и привлек к себе. Лиззи покорилась, позволив теплу его тела окутать ее, будто коконом Он даже не поцеловал ее, да в этом и не было нужды. Прикосновение его плоти стало своего рода клеймом, пронзившим ее насквозь. Все равно как если бы он предъявил на нее право собственности.

Габриэль крепко прижал ее к себе, и тело Лиззи содрогнулось в спазме желания. Она попыталась было вырваться из его объятий, но тут же сдалась, уступив гипнотическим чарам его голоса.

— Тебе нужно больше, — шепнул он ей на ухо. — Тебе, нужен я.

И было в этих словах столько мучительной для нее правды, что глаза у Лиззи невольно распахнулись. Габриэль исчез. Сама она лежала в кровати, укрытая кучей толстых одеял, а рядом на стуле мирно дремала Джейн.

Глава 9

Делайла, графиня Чилтон, разглядывала свое отражение в огромном зеркале, висевшем прямо над кроватью. Она привезла его из Лондона, чтобы скрасить себе жизнь в этом невольном изгнании. Как оказалось, самое большое наслаждение от секса она получала, если могла воочию наблюдать за тем, как ублажал ее очередной партнер. Да и в тех редких случаях, когда она засыпала в одиночестве, не было ничего приятнее, чем, пробуждаясь, любоваться собственным отражением изумительной красоты.

Именно это пристрастие к красивой внешности и обрекло Делайлу на обременительную привязанность к Фрэнсису. Без сомнения, он был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо встречала. Совершенство его лица и тела приводило Делайлу в восхищение. Впрочем, у нее никогда не было иллюзий насчет его характера.

Фрэнсис был мелочным, порочным, корыстным существом — идеальным спутником жизни для Делайлы.

Кроме того, он испытывал непреодолимую тягу к существам одного с ним пола. Но Делайла ни секунды не сомневалась в том, что ни один мужчина не устоит перед ее чарами. Разве можно было предпочесть какого-нибудь симпатичного юношу ее собственной ослепительной красоте?

Но Фрэнсис проявил неожиданное упорство. Ему нравилось отказывать ей хотя бы потому, что он знал, насколько это раздражает супругу. Когда ей все-таки удавалось завлечь его, он проявлял в сексуальных фантазиях недюжинную изобретательность. И если порой при этом не обходилось без боли, она ничуть не возражала. На взгляд Делайлы, не было ничего более скучного, чем обычное совокупление.

Однако в последнее время она все чаще приходила к мысли, что Фрэнсис не стоил потраченных на него усилий. Конечно, выглядел он на редкость привлекательно, но Габриэль Дарем по-своему был куда интереснее. Особой пикантности ситуации добавляло и то обстоятельство, что он ее на дух не переносил.