Танцующая при луне

— Сентиментальность тебе не к лицу, молодой человек, — раздался неодобрительный голос брата Септимуса. Габриэль не стал оборачиваться — монахи редко показывались при свете дня. Они лишь нашептывали ему всяческие неприятные вещи, когда он забывал, по их мнению, о своих обязанностях.

— Он вовсе не сентиментален, брат Септимус, — возразил менее суровый брат Павел. — Разве ты не видишь, что мальчик влюблен?

С Габриэля было довольно. Он резко повернулся и бросил негодующий взгляд в сторону полуразмытых фигур.

— Я не молодой человек, я не мальчик, и я, вне всякого сомнения, не влюблен. Просто я слишком много выпил на ночь и теперь страдаю от последствий.

— Ладно, ладно, мой мальчик, — с раздражающим самодовольством заявил брат Павел. — Говори что хочешь…

Габриэль поднял одно из поленьев, принесенных Питером, и швырнул его в сторону колеблющихся теней.

* * *

Бред… Лихорадочные сновидения… Элизабет знала это все то время, что пыталась сбросить с себя душные покрывала. Она вся горела; в ее крохотной комнате было невыносимо жарко. Она номинала недобрым словом скаредных Даремов, которые решили наконец-то побаловать ее дополнительным теплом — как раз тогда, когда ей и без того было дурно от жары.

Они приходили, чтобы взглянуть на нее. Она вдруг заметила, насколько они похожи друг на друга. У сэра Ричарда, леди Дарем, Эдварда и Эдвины были одинаковые, хищные, слегка крючковатые носы, придававшие им сходство с ястребами. Джейн и Габриэль ни капельки не походили на них.

— Она умирает, — возвестил сэр Ричард, разглядывая гостью безо всякой жалости. — Пожалуй, нам лучше уехать. А вдруг это заразно?

— Это всего лишь простуда, — услышала она откуда-то сбоку голос Джейн. — Вот увидите, она поправится.

— Я не намерена подвергать своих милых деток такой опасности, — заявила леди Элинор.

— Я ее не брошу, — ответила Джейн.

— Само собой. Позаботься о ней и дай нам знать, когда опасность минует.

Опасность минует… — вяло думала Элизабет, когда все наконец разошлись. В Хернвуде всегда будет опасно… Призраки бродили здесь по лесам, кровожадные язычники приносили в жертву беззащитных животных. А хуже всего то, что здесь жил Габриэль. Как большой жадный паук, подстерегал он свою добычу.

Ее слабый смешок превратился в очередной приступ кашля. По правде говоря, Габриэль ничуть не походил на паука Он был не темным и волосатым, а гладким и золотистым. Все, о чем Элизабет могла думать, — о его загорелом сильном торсе, который он безо всякого стыда выставил на ее обозрение. Раньше она не отдавала себе отчета в том, какие у мужчин бывают рельефные мускулы и плоские темные соски. Совершенно бесполезная вещь, только и способная привлекать внимание женщин.

Размышления ее были прерваны очередным приступом кашля, который вновь довел ее до изнеможения. Не выдержав, она еле слышно чертыхнулась. Болела Элизабет редко, однако всякий раз оказывалась едва ли не на грани жизни и смерти. Все дело в той ночной прогулке босиком, после которой она еще и промокла насквозь в грозу. И вот теперь она вынуждена лежать в постели с жаром и лихорадкой, несчастная и неспособная думать ни о чем другом, кроме греховного образа Габриэля Дарема.

По крайней мере, она могла быть уверена в том, что болезнь эта не затянется. Лес ее не убьет — он лишь сделает ее сильнее. Придется пострадать денек-другой, но затем она быстро пойдет на поправку.

Этой ночью к ней пришел Габриэль. В доме царила тишина. Джейн дремала на неудобном стуле возле ее кровати. Элизабет стоило сказать ей, что подобные предосторожности явно были излишними. Она и правда чувствовала себя так, будто вот-вот могла умереть, однако не сомневалась, что все закончится благополучно. Это была всего лишь простуда, которую могли вылечить время и покой.

Но сейчас перед ней в свете огня мерцала фигура Габриэля. Выглядел он так же, как в их последнюю встречу: белая расстегнутая рубашка, черные волосы свободно падали ему на плечи. Глаза сияли каким-то мрачным светом. Он сделал шаг в сторону кровати, и Элизабет охватило пламенем. Она стеснялась скинуть с себя при нем жаркие покрывала. Но Джейн действительно находилась здесь, а Габриэль ей просто померещился. Он был ее лихорадочным видением, так что правилами приличия можно было пренебречь.

Она скинула покрывала, но Джейн продолжала спать, не обращая внимания на беспокойное поведение больной кузины.

— Лиззи, — произнес Габриэль, но губы его не двигались, и голос звучал прямо у нее в голове.

Она легко поднялась с кровати, смутно осознавая, что на ней одна только тонкая сорочка. Ей никогда не позволяли спать в таком легкомысленном одеянии. Наверняка подобному попустительству она была обязана своей болезнью. Впрочем, все это не имело ни малейшего значения. Габриэля аут в действительности не было, так что любым грехам предстояло стать грехами воображения, а не плоти. Значит, и наказание за них предусматривалось не столь суровое.