Танцующая при луне

Элизабет ошеломленно смотрела на Габриэля. Судя по всему, ему действительно ничего не стоило схватить ее в охапку или ударить, если она будет слишком сопротивляться. Габриэль, впрочем, не дал ей времени на размышления. Повернувшись, он вновь потащил ее по лесной тропинке, не обращая внимания на хлынувший как из ведра дождь.

Лиззи, уставшая от этой безумной гонки, поскользнулась и шлепнулась в грязь. Габриэль даже не остановился: он рывком поставил ее на ноги и вновь увлек за собой. Вокруг бушевала гроза, и Лиззи мало что различала в этой беспросветной тьме. Все, что у нее было, — его сильная, теплая рука, увлекающая ее в безопасное место. Она перестала сопротивляться и слепо следовала за своим провожатым.

В какой-то момент Габриэль остановился, и Лиззи с размаху налетела на него. Он обнял ее за плечи и втащил в какое-то укрытие — темное, теплое, сухое место, похожее на пещеру. Габриэль прижал к себе промокшую, дрожащую девушку, и они замерли в этой крохотной пещерке, а снаружи неистовствовала и бушевала гроза.

Элизабет не знала, сколько она простояла так в теплом кольце мужских рук, прислушиваясь к ровным ударам его сердца. До нее не сразу дошло крайнее неприличие сложившейся ситуации. Но даже тогда она не попыталась освободиться. Не насторожило девушку и то, что Габриэль, шепнув еле слышно «Лиззи», слегка приподнял ее лицо, чтобы поцеловать.

Лиззи никогда прежде не целовалась с мужчиной и не сразу поняла, что именно у него на уме. Только что она ошеломленно смотрела на него во тьме укрытия, а уже в следующее мгновение губы его оказались прижаты к ее губам, и она замерла, впитывая новые ощущения.

Ощущения были неожиданно приятными. Уверенное прикосновение его губ, согревающее тепло его объятий. Неудивительно, что ее неустанно предостерегали против подобных искушений. Ничего не стоило пристраститься к поцелуям, стоит только дать слабину.

Габриэль поднял голову. Даже в полной темноте было заметно, что глаза его лучатся весельем.

— Лиззи, ты целуешься, как монахиня. Неужто я первый, кто прикоснулся к этому прелестному ротику? Признаюсь, я думал о нем с того момента, как впервые увидел тебя.

Она не знала, что в его словах шокировало ее больше, и поспешила ухватиться за первое, что пришло ей на ум:

— Хочешь сказать, ты целовался с Монахиней?

— Неоднократно, — ответил Габриэль.

Внезапно Лиззи осознала, что он по-прежнему придерживает ее лицо одной рукой, легонько поглаживая пальцем ее подбородок.

— Открой ротик, Лиззи.

— Зачем?

— Я научу тебя целоваться.

До сих пор ей казалось, что она стоит к нему слишком близко. Как же она ошибалась! Габриэль решительно привлек ее к себе, и она ощутила тепло его кожи сквозь влажную ткань рубашки, почувствовала твердые очертания тела сквозь промокшую насквозь юбку. Элизабет смотрела на него с негодованием, однако царящая вокруг темнота не позволила ему разглядеть этот немой укор.

На этот раз, когда он поцеловал ее, губы Габриэля были приоткрыты. Без сомнения, она бы отпрянула не держи он ее так крепко. Тогда Лиззи попыталась вывернуться из его объятий, но и это не помогло. Габриэль был неумолим.

— Не бойся, детка, — шепнул он. — Это всего лишь поцелуй. Я же не пытаюсь украсть у тебя душу.

С губ у нее сорвалось нечто похожее на протест, и Габриэль поспешил воспользоваться этим. Сжав ее лицо в ладонях, он слегка запрокинул ей голову, чтобы удобнее было целоваться. У Элизабет бешено заколотилось сердце, а ноги ослабели. На этот раз он во время поцелуя пустил в ход не только губы, но зубы и язык — весьма умело и весьма непристойно. А ей ничего не оставалось, как стоять, прижатой к его телу, и терпеть эти немыслимые выходки. А еще убеждать себя, что горячая волна, прокатившаяся по ее телу, была признаком отвращения, а не предательского удовольствия.

Наконец он неспешно отстранился от нее, и Лиззи прижалась спиной к каменной стене. Она никак не могла отдышаться, привалившись к прохладному камню. Больше всего она боялась, что Габриэль вновь поцелует ее. И что на этот раз она ответит на его поцелуй.

— Ну вот, уже немного лучше, — удовлетворенно пробормотал Габриэль. — Вряд ли, впрочем, мне удастся убедить тебя подняться наверх и раздеться для меня.

Ей следовало бы отвесить ему пощечину, однако силы словно бы оставили ее. Все, на что она была сейчас способна, — стоять, прижавшись к стене, в этой спасительной тьме. Вдобавок в такой темноте она могла запросто промахнуться.

— Думаю, с моей стороны было бы неоправданной самонадеянностью принять твое молчание за согласие, — продолжил Габриэль. — Почему бы тебе просто не подняться наверх? Питер нальет нам горячего чая, и мы сможем дождаться окончания грозы в тепле и уюте. А еще лучше, я угощу тебя французским коньяком, чтобы посмотреть, не станешь ли ты чуть сговорчивее.

— Зачем тебе это нужно? — собравшись с силами, вымолвила Элизабет.