— Ну и глупо.
Алексис задумалась.
— «Обдерите ивушку», — вспомнила она. — В школе. Уроки народного танца.
Наступила тишина. Алексис не могла понять выражение лица Майкла, но не сомневалась, что радости там не было. Она чувствовала, что он снова разозлился.
Когда он заговорил, в голосе было только любопытство.
— Но ведь, произрастая в такой семье, ты должна была ходить на танцы — приемы, благотворительные балы и тому подобное. Ты не танцевала там?
Она задрала подбородок.
— Я же сказала — нет. — Она вспомнила мать, томно плывущую по залу в объятиях молодого итальянского тенора, казалось, они вот-вот сольются в пламенном поцелуе. Алексис не хотела, чтобы кто-нибудь обнимал ее так. Даже Патрик.
Она была настолько удивлена последней мыслью, что сказала правду:
— Для меня существовал только один мужчина. Он был далеко, и я не хотела… не хотела отношений ни с кем, кому я не собиралась отдавать себя. Поэтому никаких вечеров, никаких танцев. — Она услышала боль в собственном голосе, хотя и пыталась говорить бесстрастно.
Майкл посмотрел на нее задумчиво.
— Девочка-однолюбка, да? Не хотела идти по мамочкиным стопам?
Алексис дернулась. Он глядел в корень. Ей это не нравилось. Какое право имел Майкл Слейн читать мысли, которые ускользнули от самых близких ее друзей?
— Если тебе угодно видеть в таком свете, — холодно заметила она.
— Милая, — тихо сказал он. — У меня нет выбора. Большинство двадцатипятилетних женщин имеют определенный опыт. Ты — нет. Мне нужно знать, почему.
— Почему? — сердито спросила она. — Тебе-то какое дело?
В его взгляде была ирония.
— Ты действительно не понимаешь?
— Если бы понимала, не спрашивала.
Он положил руки ей на плечи, мягко удерживая перед собой. В этом движении не было страсти, только спокойная настойчивость.
— Сегодня, если ты помнишь, — холодно сказал он, — мы были чертовски близки к тому, чтобы заняться любовью. Вот какое мне дело.
Алексис вспыхнула и опустила глаза.
— Мы остановились.
-
— О! — Она вырвалась из плена его рук. — Рыцарем тебя уж точно не назовешь. А тебе, насколько я понимаю, было все равно? — с горечью спросила она.
Глаза его были непроницаемы.
— Мне было не все равно. — Он окинул ее взглядом. — А ты целовала меня не как человека, которому не собиралась отдать себя. Видимо, ты решила пересмотреть позу однолюбки.
— Это не поза, — процедила сквозь зубы Алексис.
— Почему же ты не с ним? — мягко спросил Майкл. — Он не хочет тебя?
Алексис вспомнила лицо Патрика, пылающее неутоленной страстью, и содрогнулась.
— Он меня хочет. Майкл прищурился.
— Так, может, ты его на самом деле не хочешь?
— Дело не в этом, — сказала она. У Майкла был очень скептический вид. — Он женат, — выпалила Алексис вынужденное признание.
Майкл поднял бровь.
— Вот как?
Она отвернулась, переживая внутреннюю борьбу.
— Ты не понимаешь. У него дети. Патрик говорил, что я веду себя как дура. Что жена ничего не имеет против его измен, когда они в разлуке. Но…
— Но ты оказалась не столь снисходительной, — мягко подхватил Майкл.
Он меня считает чопорной дурой, подумала Алексис и сказала в отчаянии:
— Так я чувствую. Измениться я не могу. Это, наверное, причиняет боль.
— Уж это точно, — сказал Майкл. Она остолбенела. Улыбка у него вышла кривой. — Тебе в первую очередь. Женщинам-однолюбкам нужны мужчины-однолюбы. Во всяком случае, так подсказывает мой опыт.
Он подчеркивает разницу между нами, размышляла Алексис.
— Ты, наверное, считаешь меня трусихой и дурой? — вспыхнула она.
Он смотрел на нее со странным выражением на лице.
— Наоборот, я думаю, ты очень мудра. Не стоит играть с огнем, если не готов к ожогам. — Он пожал плечами, закрывая тему. — Так, значит, ты вообще не танцевала. Тогда начинаем с азов. — Он протянул руки. — Иди сюда.
Алексис не шевельнулась. Майкл ухмыльнулся, видя ее нерешительность.
— Боишься? — тихо подначил он.
Алексис поморщилась. Вечно он заставляет ее чувствовать себя перепуганным кроликом. Впрочем, основания для перепуга имеются, и бдительность ей не повредит.
Выпятив подбородок, она сладенько проговорила:
— Еще бы не бояться! Во что обойдется компенсация, если я на самом деле сломаю тебе лодыжку?
Он разразился смехом.
— В целое состояние. Ты сорвешь съемки и разрушишь мой имидж. — Он подошел и взял ее за талию. — Выше голову и смотри, куда ставишь ноги, Брук.
Алексис всеми силами старалась подавить сладкую дрожь, разбегавшуюся по телу. Она чувствовала его руки сквозь футболку — они будто заменяли ей позвоночник.
Но сказала строптиво:
— Не могу же я выполнить и то и другое без перископа.
Он снова рассмеялся, но в наказание чуток встряхнул ее.
— Не умничай. И сосредоточься. Слушай музыку. Мелодия была ей смутно знакома — быстрая, с неровным ритмом. Именно то, что нужно, чтобы посадить в лужу неопытного танцора.