Таня

В послевоенные пятидесятые годы в Москве рабочих рук не хватало, особенно в области строительства и промышленности. Социальное определение статуса «лимитчик» надолго поселилось в лексиконе советских людей. Что такое «лимитчик»? На предприятиях выделялся особый лимит на количество мест для работников из других регионов, и они обязывались работать только на том предприятии и на той должности, куда их брали. Как правило, это были неквалифицированные и низкооплачиваемые рабочие места, которые не пользовались спросом у москвичей. Такому работнику предоставлялось место в общежитии с временной пропиской. Впоследствии он мог получить и постоянную, встав в очередь на жильё. Она обычно подходила лет через десять, но на деле и через все двадцать. Вот на такую «стройку» и попала Катюня: она едва разменяла тридцатник, вся жизнь была ещё впереди.

Послевоенная Москва расширялась и отстраивалась, город нуждался в «быстром» и дешёвом жильё, начали строиться малоэтажные дома из шлакоблоков с деревянными потолочными перекрытиями. Часто их украшали эркерами, арками, балкончиками и даже лепниной. Называли такие строения «немецкими домами», и располагались они в основном в спальных районах города, например в Перово или Измайлово, где и начала свою трудовую жизнь Катюня. Работала она штукатурщицей, выучившись этому ремеслу прямо на стройке.

Жили в рабочем общежитии – а по сути в деревянном доме, больше похожем на барак. На пять девок одна комната и удобства во дворе. Газовая керосинка на общей кухне да металлическое корыто на деревянной табуретке, заменяющее и постирочную, и помывочную, радио на стене – вот и все бытовые радости.

Форсили модницы пятидесятых с размахом: бумажные бигуди, нейлоновые чулки на поясе, которые ещё надо было достать, сшитые из появившихся наконец в магазинах тканей платья до середины колена, украшенные вязаными воротничками и манжетами, босоножки с открытым маленьким носиком на среднем скошенном каблучке, кокетливые шляпки разных форм с цветочным букетиком – шик и блеск для женского пола того времени. Из косметики в ходу была советская рассыпчатая пудра в картонной круглой коробочке, и Катюня с подружками наносила её на лицо и шею при помощи ваты. По воскресеньям дружно бегали на танцы в Сокольники, в кино, а по большим праздникам на парады физкультурников.

Ухажёров у Катюни было много. Однажды она назначила свидание возле кинотеатра стразу троим претендентам, причём в одно и то же время. Парни пришли, долго её ждали, а Катюня смотрела на них из «укрытия» и радовалась тому, как ловко их провела. Обманутые и униженные кавалеры устроили ей бурный скандал, в результате которого ни один из них так и не остался с Катюней.

Пять лет на московских стройках пробежали незаметно. Наступил 1955 год, с которого и начались Катюнины мытарства: она упала со строительных лесов третьего этажа на корыто с засохшим цементом, из которого торчала рукоятка от лопаты, и чудом осталась жива, сломав левую ногу от шейки бедра до колена, да ещё и так неудачно, что врачи в больнице только разводили руками и предлагали Катюне единственный на их взгляд выход – ампутацию. Что она чувствовала при озвучивании врачебного приговора, можно лишь догадываться. Бабшура, несмотря на её деревенскую безграмотность, проявила себя стоически, проголосив доктору, что резать ногу она не даст, и Катюня после врачебного консилиума была прооперирована и закована на несколько месяцев в гипсовый кокон от колена до груди. А совсем скоро начался костный туберкулёз, разрушающий поражённые участки костной ткани. Адские боли мучили Катюню круглые сутки, но ей очень повезло, ибо одна московская профессорша согласилась провести сложнейшую операцию, чтобы мать могла ходить. После четырёх тяжёлых оперативных вмешательств Катюнина нога стала короче на пять сантиметров. Костыли надолго прописались в её жизни, и ей пришлось заново учиться со всем этим существовать.

Чтобы не сойти с ума от боли и безделья, она попросила своих сестёр устроить её в какую-нибудь артель работницей-надомницей, душа требовала хоть какого-то разнообразия и отвлечения от тупого созерцания потолка в надоевшей до ужаса больничной палате. Так Катюня обнаружила в себе творческое начало: рисовала автопортреты в разных образах, глядя на своё отражение в зеркале, вышивала рушники, скатерти, салфетки и даже плела абажуры, которые потом артель продавала, и Катюня, находясь в больнице долгие месяцы, зарабатывала себе на жизнь.

Вскоре ей дали инвалидность и отправили лечиться в подмосковный туберкулёзный санаторий, в котором пришлось практически прописаться.

Катюню поставили на пожизненный учёт в туберкулёзном диспансере и запретили рожать. Так она и жила, кочуя между больницами, санаториями и через три года смогла научиться жить без костылей. Сёстры давно вышли замуж и жили отдельно, получив постоянные московские прописки, но и Катюня не отставала и, несмотря на заметную хромоту, тоже имела в своём арсенале поклонников мужского пола.