Танго втроем

— Эй, Антон! Леонид! Куда подевались, мать-перемать!! А ну вышвырните этого хама на улицу!

— Ладно, хватит ломать комедию, — едва сдерживая смех, сказал Бушмин. — Роза, забирай с собой пацана, и дуйте прямиком в ванную комнату! И бегом, если только жизнь еще не надоела…

Девица, как ни странно, врубилась в ситуацию почти мгновенно. Даже не стала собирать с дивана свои шмотки, рванула прямым ходом по указанному ей адресу. Не удержавшись от соблазна, Бушмин слегка шлепнул по тугому округлому заду, все ж мужское начало порой давало о себе знать.

А вот парнишке, чтобы не мешкал и не устраивал здесь истерик, пришлось отвесить подзатыльник, после чего тот стреканул вслед за сообразительной девушкой Розой.

Осмотрев туалетную комнату на предмет отсутствия окон, потаенных дверей, радиотелефонов и прочих вещей, которые позволили бы этой сладкой парочке дать о себе знать внешнему миру, и проинструктировав молодую поросль — коротко, доходчиво и предельно жестко, — он оставил их сидеть до поры взаперти.

Неизбежная в таких случаях суета не отняла у него много времени. Тем не менее в обличье хозяина апартаментов успели произойти разительные перемены: пыл Ломакина резко поугас, весь он как-то скукожился, вроде сдувшегося шара, а его и без того бледное нервное лицо стало медленно наливаться пугающей синевой.

Глядя в его остекленевшие от страха глаза, Бушмин недобро усмехнулся:

— А вас, Вадим Петрович, я попрошу остаться.

Кейс был знатный: из крокодиловой кожи, объемистый, с двумя отделениями, секретными замками и сигнализацией. Легкий аромат, который он распространял, соответствовал роскошной фактуре — это был запах богатства.

— Забирайте деньги и уходите, — слабым дребезжащим голосом произнес Ломакин. — Не надо меня убивать…

— Умгу, — хмыкнул Бушмин. — И вы, конечно, никому и ничего не расскажете?

— Не-ет, никому, — проблеял хозяин апартаментов.

Ломакин при ближайшем знакомстве оказался трусом и слизняком. Достаточно было оказать на него легкий нажим, да еще вдобавок ко всему прочему продемонстрировать обездвиженных «полканов», как он тут же лишился последних остатков храбрости. Целостность собственной шкуры, судя по всему, являлась для него высшей ценностью, к тому же он совершенно не переносил боли, и даже сама по себе мысль о возможном насилии, о том, что ему могут причинить острую физическую боль, заставляла его просто цепенеть от животного ужаса.

На то, чтобы полностью расколоть его, у Бушмина ушло не более пяти минут времени. Теперь из этого хлюпика, строившего из себя большую величину, можно будет вить веревки.

Впрочем, чего еще можно ожидать от гомика, хотя правильнее было бы, пользуясь современной терминологией, назвать его би-сексуалом? И даже тот несомненный факт, что Ломакин является талантливым художником, сути дела абсолютно не меняет: урод, он и есть урод, а профессия или способность к художественному творчеству здесь и вовсе ни при чем.

Надорвав банковскую упаковку, Бушмин отсчитал десять стольников. Развернув их веером, продемонстрировал пребывающему в оцепенении Ломакину.

— Штуку возвращаю обратно.

Он швырнул купюры в объемистое чрево кейса, а надорванную пачку небрежно сунул в зданий карман брюк. Как минимум одну проблему, с наличностью, он решил.

— Мне ведь чужого не нужно, Вадим Петрович… Вы, должно быть, не в курсе, но у вашей фирмы передо мной должок имеется…

— Я… Мне ничего об этом н-не известно, — замотал головой Ломакин.

— Я не имел в виду конкретно вас, речь идет о некоей шайке, в рядах которой состоите и вы, Вадим Петрович… Не так давно меня выставили за дверь одной хорошо известной вам конторы. Руководство фирмы как-то запамятовало о том, что в таких случаях по закону полагается выплатить компенсацию. Возможно, я что-то путаю, поскольку не силен в этой сфере, но я так решил — и баста…

Он на секунду вскинул глаза к потолку.

— Мой оклад был эквивалентен полутора тысячам долларов… Скромно, да? Ну да ладно, я человек умеренный. Так вот… Умножаем месячный оклад на шесть, как и положено делать в таких случаях, и получаем именно ту сумму, что задолжала мне ваша гнусная шайка.

Бушмин перевел взгляд на содержимое кейса. Он еще раньше бегло сосчитал количество пачек — их было всего двадцать пять — и прикинул в уме общую сумму налички — четверть миллиона долларов. Теперь вот стало на девять тысяч меньше.

Помимо долларового нала, в кейсе хранилось примерно с дюжину кредитных карточек. Бушмин не стал даже брать их в руки, защелкнув кейс на все замки. Конечно, четверть миллиона долларов по нынешним временам сумма немалая, и, прихвати он с собой кейс с наличностью, многие из стоящих перед ним проблем решать было бы гораздо проще. Но… Эти деньги — чужие. И не просто чужие, поскольку даже если они принадлежат Вадиму Ломакину, то все равно за ними стоит «янтарная мафия». Другими словами, это грязные деньги. А на чужих, тем более грязных деньгах Бушмин свое счастье, образно выражаясь, строить не намерен.