— Да ладно, Башмик, мы же в России живем. Можно кого-то из твоих приятелей по-дружески попросить. Ну, просто попросить узнать, где зарегистрирована девушка, на которую записан этот номер, — Лина не собиралась сдаваться и кинулась в атаку. — Думаю, они особо возражать не станут. Все подобные сведения при желании легко найти в интернете, только на это больше времени потребуется. Кстати сказать, твоим дружкам данные Мухиной тоже не помешают. Наверняка в полиции уже плотно занимаются смертями в кардиологическом центре, а тут они как бы случайно выйдут на след потенциальных преступников первыми. Смотри, Башмачков, у них так появится шанс отличиться по службе. Короче, намекни своим дружкам-полицейским, что номер телефона, так удачно подслушанный Элеонорой, может им очень даже пригодиться…. Давай, не особенно откладывай, звони ребятам, а то наша Березкина, кажется, обиделась и теперь грозится «умыть руки».
— Щаззз, так я и поверил! Умоет она руки, как же… — хмыкнул Башмачков. — Вам, девушкам, лишь бы в какую-нибудь запутанную историю вляпаться, без этого жизнь не мила.
Литератор внимательно выслушал рассказ Лины о похождениях бухгалтера Березкиной, затем, не говоря ни слова, забил в мобильник номер «рыжей кошки» — так Элеонора успела окрестить неуловимую врачиху.
Двуликий Барминус
Иннокентий Михайлович Бармин всегда казался знакомым и родственникам "человеком в футляре", человеком-функцией, словом, типичным чиновником, выстроившем глухую стену между собой и обычными человеческими слабостями и страстями. Неизменно подтянутый, элегантный и невозмутимый, он как нельзя лучше соответствовал представлениям обывателей о типичном дипломатическом работнике как о воплощенных закрытости, элитарности и лоске. Впрочем, образ денди и джентльмена предназначался лишь для внешнего мира. В МИДе Бармин снимал с себя надоевшую маску, чтобы стать обычным министерским служащим, в меру угодливым с начальством, в меру покровительственно-строгим с подчиненными и в меру ироничным и циничным с коллегами, равными ему по званию. Существование в двух ипостасях его вполне устраивало и даже порой казалось очень даже гармоничным. Жизнь слишком коротка, чтобы ограничиваться скучными служебными обязанностями и в точности следовать всем циркулярам и правилам, принятым в министерстве. Если всегда быть послушным начальству, как прилежный первоклашка, то можно сойти с ума и в конце концов треснуть надоевшего шефа скоросшивателем или проткнуть зловредную секретаршу ее же ножницами.
В первом браке Иннокентий частенько разнообразил свою жизнь необременительными романами, главным образом, во время кратких зарубежных командировок, куда его отправляли без жены. Однако к сорока годам, когда Бармин всерьез влюбился и женился во второй раз, подобные интрижки стали скучны, да и здоровье уже не позволяло пускаться во все тяжкие. Иннокентий все чаще вздыхал и говорил жене о том, что «сердчишко пошаливает». Однако он все еще был крепок и наслаждался семейной идиллией, а также завистливыми взглядами коллег-мужчин, которые так и не решились изменить свою опостылевшую семейную жизнь. Не всякий мог позволить себе с угрозой для карьеры завести новую жену, такую же эффектную, как Катя Бармина, и такую же очаровательную маленькую дочку Верочку, как сделал это решившийся на личный бунт их коллега.
Шли годы, новизна отношений в браке прошла, однако Бармин продолжал трепетно относиться к жене и дочке на зависть соседским сплетницам из мидовского кооператива. Карьера, забуксовавшая было из-за его "моральной неустойчивости", по прошествии нескольких лет резко пошла в гору. И все же ближе к шестидесяти Бармин почувствовал, что уже не бежит вперед, обгоняя соперников, а плетется по кругу, как старая лошадь, привязанная к корде на плацу. Ничто его не радовало и не удивляло. И все же спокойная и обеспеченная жизнь Бармина в его «третьем возрасте» вполне устраивала. Что еще надо человеку, чтобы спокойно встретить старость?
Счастье, увы, не бывает вечным даже у мидовских ответственных работников. Жена Иннокентия стремительно сгорела от рака, дочка выросла, вышла замуж за француза и покинула Россию. Бармину стало тошно жить одному на свете. Впервые в жизни он почувствовал себя одиноким и заброшенным стариком.