Танго с ветром

Продавец нахваливает самый дорогой объектив, не думая о моральной стороне дела, думая только о том, что с немца он наварит гораздо больше, чем с китаятины, поэтому он расхваливает огромный, драгоценный телевик от Карла Цейса, отшлифованный на немецких заводах с немецкой аккуратностью, вышколенной веками протестантизма.

— Это лучший объектив для портретной съемки. И дело не в размере. Уникальные линзы мягко рисуют ваше великолепие.

— Ну что? Берем? — Малышка тревожно смотрит на Джонни. Джонни мнется. Джонни изображает смирение и скромность, но это стимулы, рассчитанные на великодушие и щедрость усыновительницы. Джонни почти всегда охотится на усыновительниц — просто потому, что они самые обделенные. Они, щедро прижимающие мужиков к своим грудям, ласкающие их беспутные головы, терпящие их инфантильный беспредел, делают все это ради одного: ради капли сочувствия. Таким не надо много: несколько ласковых слов, взгляд, полный восхищения, стихи, поцелуй. Даже секс им не особо нужен. Джонни знает, что эти женщины-матери заслужили счастье на неделю с Принцем, и он готов сделать им красиво. Он никогда ничего не вымогает, охота должна быть честной.

Поэтому Джонни грустно вздыхает и говорит, глядя на объектив несчастными жалобными глазами:

— Даже не знаю, он такой дорогой. На эти деньги можно жить целый год.

— Ну, тебе надо? — нажимает Малышка. Она хочет подвига, она готова на подвиг.

— Ну, надо, конечно, но…

— Заверните! — решительно говорит Малышка и лезет за кошельком.

Джонни глупо улыбается. Кажется, он заплачет он благодарности.

Войдя в номер Малышки в одном из лучших отелей Севастополя, Джонни, как фокусник, достает из своего рюкзака рулоны органзы, капрона, тафты. Как-то там уместились два штатива и лампы. Впрочем, рюкзак большой. Пока Малышка принимает душ и потом занимается мейкапом перед трюмо, Джонни готовит место жертвоприношения.

Когда Малышка сообщает о готовности и роняет на пол халатик из розового шелка, Джонни меняется. Он превращается из мягкого пушистого ягненка в холодного волевого волчару. Молча, одними жестами, он добивается от Малышки нужных поз и нужного настроения. В свете киловаттных ламп облако тафты начинает светиться, сквозь него пышные формы Малышки смотрятся заманчиво и таинственно.

Малышка смотрит на Джонни тревожно.

— Ну что? Я точно хорошо выгляжу? Точно?

— Ты прекрасна, — шепчет Джонни и пристегивает к фотоаппарату новый, только что купленный объектив. Он ходит вокруг Малышки на кончиках пальцев, чуткий, как хищный зверь. Его глаза горят алчным огнем. Малышка за облачком тафты и сама превращается в облачко желания.

— Так. Ручку левее. Еще. Чуть-чуть, я сказал. Еще чуть-чуть. Стоп! — Джонни поднимает аппарат и нажимает спуск.

Малышка резко меняет позу.

— Твою мать! — срывается Джонни. — Чуть-чуть — это не полметра, а пара сантиметров. И когда я говорю «Стоп!» Это значит надо сразу замереть! Сразу! А не менять лихорадочно позу!

— Что ты кричишь на меня! — Малышка капризно надувает губки.

— Я не кричу. Я пытаюсь сделать хорошие фото! — голос Джонни опять становится мягким.

— Джонни! Я все поняла, — еще больше куксится Малышка. — Тебе просто был нужен объектив. Да? Я бы и так купила тебе его. Меня невозможно снять хорошо.

— Что? — Джонни отворачивает объектив. — Ты решила меня упрекнуть объективом? Ну все. До свидания!

Малышка вскакивает в своем логове.

— Постой! Я не хотела тебя обидеть!

— Стоять! — орет Джонни и, быстро прищелкнув объектив, принимается за работу.

Малышка меняет позы, Джонни знаками показывает ей жесты. Между ними устанавливается странная связь. Словно руки Малышки привязаны нитками к рукам Джонни. Время замирает, пока длится этот странный танец. Внешнее время идет: солнце движется по своей траектории, море плещет волнами, люди идут по улицам — но Малышка и Джонни выпадают из реальности, они находятся в затянувшейся секунде, они движутся в ней, улыбаются, говорят, смеются, но их время замерло. Внутреннее время, в которое они погрузились благодаря демону Джонни.

Малышка отгоняет тревогу, хотя все стражи на ее башнях трубят в трубы.

Джонни делает последний снимок и падает на кровать, в облако органзы рядом с Малышкой.

— На! На, посмотри!

Он протягивает ей фотоаппарат и показывает дисплей.

Малышка очарована. Она действительно хороша на фото. У нее никогда не было таких снимков. Она даже и не думала, что может быть такой потрясающей. И в ее голове начинают рождаться мысли. Незнакомые мысли, новые мысли. Мысли о том, что не все еще потеряно, что она и всегда была такой, просто не было человека, который посмотрел бы на нее таким взглядом.

И Малышке становится стыдно. За себя, за свое отношение к Джонни, за то, что она где-то в глубине души не доверяла ему. Не верила, думала, что Джонни с ней из-за ее денег. Они лежат рядом, и Малышка гладит Джонни пухлыми пальчиками.

— Неужели это я? Прости, Джонни. Прости меня. Я думала о тебе плохо.

Джонни сурово молчит.

— Я дура. Прости меня. У меня никогда не было таких хороших фотографий!

— Не вздумай плакать! — тихо говорит Джонни. — Мейкап загадишь!