Танганайский лев

— Нет, — простодушно ответил Лео, — с ним была здесь какая-то девушка, которая все время приставала к нему, чтобы он показал ей Муциму. Инкази сначала упорно отказывался сделать это. И только после того, как он объяснил мне, кто такой Муциму, и я торжественно обещал ему, что не сделаю ничего такого, что могло бы оскорбить могущественного духа, покровительствующего ему, и обещал сам принести этому духу жертву, он, наконец, решился показать Муциму той девушке и мне. Весь этот разговор мы вели с ним на озере, сидя в его маленькой лодочке, а затем опять пристали к священному берегу острова, высадились на него, и Инкази повел нас к громадному развесистому хлопчатнику, у которого он осторожно вынул часть внешней коры, скрывавшую громадное дупло и весьма искусно приставленную. В этом дупле, которое хотя и не столь велико, как бывают дупла в наших мбую [4]в Судане, в которых могут укрываться в непогоду целые стада овец, стояла громадная высеченная из дерева фигура. Последняя была, по-видимому, очень старая, и Инкази рассказывал девушке, которую он называл Налотэрой, что это и есть Муциму, унаследованный его отцом от его деда и которого он, то есть отец, завещал Инкази. По словам последнего, это изображение обладает громадной силой и могуществом, и в качестве благодарной жертвы, он сложил к его ногам все съестные припасы, какие только имел при себе.

— Ну, теперь ты видела Муциму, — сказал он, — пойдем! — и мы вышли из дупла.

В его лодке было достаточно места для нас троих, но он уверял, что не может взять меня теперь с собой, потому что я неизбежно должен буду попасть в руки Солиману, если попытаюсь днем добраться до жилища его отца.

— Но, Инкази, — сказала Налотэра, — ведь мы можем сделать большой крюк, обогнув суда Солимана, и пристать прямо у Лугери.

— Нет, это невозможно! — возразил тот. — Солиман зорко подстерегает его и непременно будет следить за нами, как бы далеко мы не объехали его суда: у него на всем берегу расставлены сторожевые и лазутчики.

— Но если так, — сказала девушка, — то он, вероятно, явится и сюда, на этот остров, и найдет этого бедного человека.

— Весьма возможно, тогда Лео должен от него спрятаться! — сказал решительно Инкази. — Придумал, — продолжал он, немного погодя, — я нашел средство, которое наверняка спасет его. Мы сплетем тебе, Лео, из тростника и водорослей громадный шлем, который ты наденешь на голову, если явится Солиман, а сам влезешь по горло в воду и будешь смирно стоять в тростниках: ни одна душа не найдет тебя.

И вот он с Налотэрой сплел мне такой шлем и заставил меня на пробу влезть по горло в воду.

Когда я вышел из воды, Инкази был, очевидно, очень доволен, но Налотэра сказала:

— Но Инкази, если Солиман вздумает пробыть на острове целый день, тогда ведь этот бедный человек не в состоянии будет выдержать все время в воде!

То, что она сказала, казалось мне весьма разумным, тем более, что я видел крокодилов у берега; но Инкази гневно нахмурил брови и крикнул:

— Он должен будет выдержать, потому что ничего другого не остается ему! Как и где ему иначе укрыться от них?

— Лучше всего, — ласково возразила она, — было бы для него спрятаться в жилище Муциму: там для него и места много, и люди Солимана наверное не разыщут его.

Но Инкази совсем рассвирепел и стал кричать на Налотэру:

— Ты святотатствуешь, девушка! Ни одно живое существо не может обитать в этом дупле, кроме Муциму, и я говорю тебе, Лео, если ты осмелишься укрыться там от твоих врагов, то сам Муциму покарает тебя за это!

Девушка, видя, что Инкази так ужасно разгневался, совершенно притихла, а я обещал ему, если Солиман явится сюда, спрятаться в воде, но при этом усиленно просил его приехать за мной в эту же ночь. Он остался, по-видимому, совершенно доволен, и оба они весело покинули остров, обещая не забыть обо мне.

Когда они уехали и я остался опять совершенно один на острове, то стал обдумывать все виденное и слышанное, и мне стало совершенно ясно, что Инкази не вернется за мной в эту ночь, потому что он хотел еще отвезти домой Налотэру и, вероятно, не особенно спешил вернуться в отцовский дом.

Но девушке той я во всяком случае был весьма благодарен, потому что только в силу ее просьб и настояний я увидел прекрасное жилище Муциму. Когда их лодка скрылась из виду, а голод стал нестерпимо мучить меня, я вспомнил о съестных припасах, сложенных Инкази к ногам Муциму, и решился воспользоваться ими.

Муциму не дотронулся еще ни до чего, и я, прося у него извинение за свою дерзость, принялся поедать его припасы, а затем, основательно закрыв искусно приделанную висевшую дверку, расположился тут же, у ног Муциму, и заснул крепким сном впервые после многих бессонных и тревожных ночей.

Всю ночь я наблюдал за берегом, но никто не приехал за мной, как я того и ожидал…