Танец тюльпанов

— Ей нужно было завести телохранителей.

Повисло молчание, и Аргиньяно на экране успел поставить в духовку пирог с перцем пикильо.

— А зачем ей телохранители, если она крутила шашни с комиссаром? — внезапно заметил старик.

— Так они расстались. Она его бросила.

— Мне кажется, она в принципе с ним встречалась ради защиты, — заметил бармен, протирая стаканы тряпкой.

Старик захихикал.

— Похоже на то. Как только отказалась с ним спать — сразу же оказалась на рельсах. И мы никогда не узнаем, кто в этом виноват. Знаете почему? Потому что им плевать. Это был комиссар. Наталия знала слишком много, и ее убрали. Они позаботятся о том, чтобы никто ничего не узнал. Через два дня все забудется.

— Если только ее смерть не повесят на кого-то еще, — предположил слепой.

— Как там Санти?

— Муж? Хреново, конечно. А ты как думал? Говорят, его пичкают таблетками, чтобы он совсем уж не расклеился.

Сестеро поднесла ко рту последний кусочек тортильи. Разговор свернул не туда. Нужно вернуться к началу.

— Не слышала, чтобы у Наталии Эчано были какие-то проблемы с застройщиками, — подчеркнуто равнодушно вставила она.

Айтор рядом с ней поднес бокал к губам и с притворным интересом уставился в телевизор.

— Это потому, что ты не слушала ее программу, — заявил слепой. — Они тут устроили шумиху с музеем. А она каждый день выступала против.

Сестеро нахмурилась. Она ничего не понимала.

— Музей Гуггенхейма, — объяснил бармен. — С тех пор как стало известно, что здесь хотят открыть филиал компании, все стоят на ушах.

— Какой-то умник с инсайдерской информацией скупает землю за бесценок. Лотерея, дамы и господа! — воскликнул лотерейщик тем же тоном, каким объявил бы розыгрыш.

Сестеро выразительно посмотрела на напарника. Накануне он должен был посетить «Радио Герника» в поисках информации.

— Я сейчас вернусь туда. Вчера там был только техник, который дал мне послушать пару записей. По вечерам пускают эфир из Бильбао, и из команды Наталии Эчано никого на станции нет, — вполголоса пояснил Айтор.

— Эти взяточники живут на широкую ногу. Вы что, правда думаете, что политики и застройщики плетут интриги только на юге? — заявил мужчина с кроссвордом. — Эй, Маноло! Вымышленное животное, пять букв. Начинается на «п». Угадай с одной попытки.

Бармен рассмеялся.

— Пора бы им уже сменить пластинку. Каждый день загадывают одно и то же, — сказал он и кивнул в сторону экрана. — Ничего себе! Этот парень просто талантище. Видали, что он сделал из консервированных перцев и пары яиц?

— А еще там сливки, масло, специи… Да он туда чего только не бросил, — возразил слепой.

— А я бы все равно съел сейчас, — настаивал бармен.

— Еще один: библейский персонаж из трех букв. Они что, думают, что у нас память отшибло? Его загадывали по меньшей мере трижды за последние пять дней.

— Брось это дело и займись судоку. Меньше брюзжать будешь, — посоветовал бармен.

Айтор указал в сторону двери. Сестеро кивнула. Больше здесь делать нечего. С другой стороны, время в баре не прошло зря. У них появился новый возможный мотив.

— Вы ведь из полиции? — Слепой перегородил им дорогу тростью.

Сестеро посмотрела на напарника. Как и она, Айтор был в штатском и даже снял с пояса кобуру. Эта игра начинала ей надоедать.

— С чего вы это взяли? — поинтересовалась она.

— Да вас за километр видно, — заметил он. — Как насчет лотерейного билета? Розыгрыш в пятницу. У тебя телефон звонит. Наверняка это твой муж хочет, чтобы ты и ему прикупила билетик.

Все в баре рассмеялись.

Сестеро прижалась ухом к рюкзаку. Он и правда вибрировал. Расстегнув молнию, она посмотрела на экран.

— Это Чема, — сказала она Айтору и ответила на звонок. — Сестеро, слушаю.

Голос полицейского был полон тревоги. И Ане ощутила, как тревога, зародившись в груди, наполняет все ее существо.

В мае 1985 года

— Это великолепно. Одолжишь на минуточку?

Не дожидаясь ответа, учительница взяла мой рисунок и подняла его так, чтобы всем было видно. Ей пришлось трижды попросить тишины и даже повысить голос, чтобы ученики в классе — их было больше тридцати — наконец-то повернулись к ней.

— Посмотрите, как хорошо вырезано, в отличие от многих. Вам уже шесть, а ведь даже трехлетки смогли бы вырезать лучше.

— Я лучше нарисовала, — запротестовала Ициар, девочка со светлыми косичками, сидевшая за соседней партой.

— Да, Ициар нарисовала очень хорошо, — признала учительница. — Как и многие из вас. Но кое-кому придется снова учиться с малышней, если вы не проявите больше усердия.

— У меня ножницы затупились, — встрял Лукас, показывая свою лошадь с отрезанными ногами.

— Да неужто! Вечно то ножницы затупятся, то краска засохнет…

— Но это правда, — настаивал мальчик.

Учительница вернула мне рисунок. Мне было неловко, но в то же время я был очень горд собой.

— Твоя мама будет очень довольна, — сказала она, погладив меня по голове, а затем снова повысила голос. — Пора заканчивать. Доделывайте, и мы повесим их на ленточку и напишем: Zorionak, ama[3].