Танец с Хаосом

Третьим, естественно, был отец Иоганн – циник и стоик. По-современному – воинствующий пофигист. Он отлично понимал, что происходит сейчас в Европе (сейчас?! Тогда!!!), разумел, что вмешаться и ничего исправить он не сможет, а следовательно, напоминал мне и Дастину о нашем собственном положении.

Четвертая симпатия являла собой девицу лет двадцати семи, неженатую, но имевшую ребенка – бледную девочку по имени Ханна. Саму девицу звали Мелисентой, родом она происходила из Вестфалии, а прозвище носила «Божья Овечка», что в переводе на латинский звучало как «Агнус Деи». Это не совсем соответствовало ее характеру, но, как известно, прозвища дают от противоположного. Мадемуазель Мелисента прежде монашествовала в обители святой Клары Монтефалькской, но после того, как баварские ландскнехты (проходившие неподалеку с одной битвы на другую) мимоходом разгромили монастырь и лишили большинство монашенок ангелического сана путем вульгарного насилия, оставила прежнюю жизнь и с горя подалась в обозные шлюхи. Между прочим, девочка Ханна и была живой памятью о баварцах и последней ночи в тихой обители… Никогда бы не подумал, что такая бой-баба, как Мелисента, когда-то носила францисканскую рясу.

– Густав! Густав, ядро тебе в задницу! – вопила тонким, разрывающим слух голоском Овечка-Мелисента, попутно отвешивая затрещину тому самому забияке, которого обработал Дастин. – Ну давай разберемся, паршивец! Кто мне обещал сережки с топазами после штурма Люденшайда? И где десять талеров моей доли? Пропил, негодяй?

– Ты их еще не отработала, – лениво зевал громила, бросая красноречивый взгляд на декольте Овечки. – Герр Дастин, где тут у вас свободная комната с кроватью?

– Ах, не отработала?! – Девица уткнула руки в бока и угрожающе взглянула на обидчика. – Кто ко мне всю прошлую ночь подкатывал? Ребенку спать не давал?

– Тоже мне ребеночек, – хмыкнул Густав, явно имея в виду дочку Мелисенты. – Таких детишек во вражеские города запускать на денек надо. Никакой штурм не потребуется, сами сдадутся, лишь бы забрали поскорее.

– Дядя Густав, – наябедничала восседавшая здесь же Ханна, – третьего дня мне под юбку залезал. Своими шершавыми лапами. Вот.

В следующее мгновение голова «дяди Густава» оказалась под ударом прихваченной разъяренной мамашей глиняной пивной кружки. Только осколки полетели. Бородач тихо съехал со скамьи и завалился под стол. Мелисента нагнулась, подоткнула юбки и начала деловито обшаривать карманы поверженного. Дастин, мирно беседовавший с фон Цорном о тактике пехотного боя, послал мне страдальческий взгляд.

– Детка, – я тронул девочку за плечо, – когда взрослые дяди лезут тебе под юбку, надо сразу говорить: «Отвянь, педофил». Ясно?

– Как-как? – заинтересовалась Ханна. Я повторил. – Ага, спасибо. Запомню.

– Варварство, – повздыхал отец Иоганн, восседавший за соседним столом. – Даже невинных детишек, и то… Эх, времена топоров и мечей! Ей-ей, конец света грядет… Вы, сударь, давно у хозяина помощником?

– Порядочно, – буркнул я в ответ, наблюдая, как Мелисента отправляет в непознанные недра декольте изъятые у Густава невеликие сокровища – два невзрачных колечка, пресловутые сережки и полдесятка золотых монет.

Дело шло к вечеру. Дочка Мелисенты отправилась во двор – поиграть вместе с нашим слонопотамьим пастушком Хансом и Квазимодо (слонопотамчик, превосходивший габаритами самую жирную свинью, с удовольствием возил детей на спине). Пьянющие в дым вояки Черной Своры засыпали прямо за столами, двое поссорились и пошли на улицу выяснять отношения. Фон Цорн разговаривал с потертым святым отцом о чем-то своем. Дастин уныло листал книжку товарища Сталина, пытаясь найти знакомые русские буквы. Я откровенно бездельничал.

– Герр Теодор? – Знакомый голос вырвал меня из полудремы. – Ты в тарок играешь?

– Чего? – вскинулся я. Рядом стоял синьор Орландо ди Милано. Если судить по лицу, юнец тоже маялся от скуки. В правой руке знаменосец сжимал изумительно засаленную карточную колоду. – Тарок? Это что такое? Карты?

– Можно называть и так. – Орландо развязно уселся напротив меня и бросил на стол стопку квадратиков из плотной, разлохматившейся по краям бумаги. – Разве никогда не видел? Самая модная игра в нынешние времена. Даже при блистательном парижском дворе играют. В салоне его светлости кардинала де Ришелье тоже…

– Ришелье, – вздохнул я. – И три мушкетера. Ты, часом, такого господина д’Артаньяна не знаешь? Из синей роты?

– Мы по Парижам не гуляли, – отрекся Орландо. – Играть, в общем, будешь? Моя ставка – два талера. Смотри сюда. В тароке есть четыре масти…

Спустя полчаса я просадил тридцать талеров, а Дастин обозвал меня растратчиком, ибо пришлось брать деньги из кассы трактира. Подозреваю, что Орландо жульничал, но поймать студента за руку не удалось.

– Слушай. – Я потеребил исключительно довольного собой знаменосца за рукав колета, украшенного бесчисленными прорезями, и решил поиграть в свою игру. Орландо подсчитывал прибыль. – Хочешь, покажу интересную вещицу?