Танец отражений

— Ты хоть имеешь понятие, в каком я был отчаянии, когда затевал этот налет? И как был перепуган? Я намерен приобрести ценность, которую больше никто не сможет игнорировать, даже если она будет измеряться лишь деньгами. Деньги — такая разновидность власти, которая может быть практически у любого. И не нужно иметь приставки «Фор» перед фамилией. — Он слабо улыбнулся. — Может, какое-то время спустя я заведу собственную квартирку. Как Айвен. В конце концов, смешно станет выглядеть, если я по-прежнему буду жить с родителями, когда мне, скажем, стукнет двадцать восемь.

И, наверное, хватит подкалывать Майлза на сегодня. Майлз продемонстрировал, что он жизнь готов положить за своего брата, однако при этом он явно склонен воспринимать людей вокруг себя как продолжение собственной личности.

Я не придаток к тебе. Я твой брат. Да. И Марк вполне уверенно представлял, что теперь они оба сумеют за этом следить. Он осел в кресле, усталый, но счастливый.

— По-моему, — сообщил Майлз, все еще здорово ошарашенный, — ты первый Форкосиган за пять поколений, получивший прибыль в рискованном предприятии. Добро пожаловать в семью.

Марк кивнул. Какое-то время оба молчали.

— Это не решение вопроса, — вздохнул наконец Марк. Кивком он обозначил все вокруг — и клинику Группы Дюрона, и, косвенно, Единение Джексона в целом. — Такое спасение клонов кусочками. Даже если я сокрушу Васу Луиджи полностью, кто-то другой просто продолжит дело с того места, на котором его бросил Дом Бхарапутра.

— Да, — согласился Майлз. — Настоящее решение должно быть медико-техническим. Должен появиться кто-то с лучшим и более безопасным способом продления жизни. И я верю, что этот кто-то появится. Должно быть, над этой проблемой работает множество людей в сотне разных мест. Техника пересадки мозга слишком рискованна, чтобы выдержать конкуренцию. И скоро, в один прекрасный день, ей придет конец.

— Я… в медицинской и технической области у меня никаких талантов нет, — признался Марк. — А тем временем мясники продолжают свое дело. И я должен подобраться к этой проблеме с другой стороны, пока еще не пришел тот самый прекрасный день. Хоть как-то.

— Но не сегодня, — твердо заявил Майлз.

— Не сегодня. — Марк увидел в окно, как на стоянку опускается пассажирский катер. Нет, это не катер дендарийцев вернулся. Он кивнул: — Это случайно не наш транспорт?

— Надеюсь, что да, — ответил Майлз, подходя к окну и глядя вниз. — Да.

А потом больше времени не было. Воспользовавшись тем, что Майлз отправился проверять катер и видеть его не мог, Марк собрал полдюжины Дюрон, и те помогли вытащить его распухшее, скорченное, наполовину парализованное тело из кресла Лилии и уложить на плавучую платформу. Скрюченные руки неудержимо тряслись, пока Лилия, поджав губы, не сделала ему еще один укол чего-то чудесного. Он был полностью доволен, что его несут в горизонтальном положении. Сломанная ступня была вполне общественно приемлемой причиной его невозможности передвигаться самому. И с демонстративно поднятой на растяжке ногой он выглядел очень даже инвалидом: это поможет уговорить парней из СБ отнести его на койку, когда они прибудут наверх.

Впервые в жизни он ехал домой.

Глава 32

Майлз гляделся в старинное зеркало, висящее в фойе перед библиотекой в особняке Форкосиганов. Оно попало в семью как часть приданого матери генерала Петра; его богато изукрашенная резным узором рама вышла из рук кого-то из слуг Дома Форратьеров. Майлз был один, никто за ним не наблюдал. Он подошел поближе к зеркалу и с беспокойством принялся разглядывать собственное отражение.

Алый китель дворцовой красно-синей формы и в лучшие времена не особо выгодно подчеркивал его излишнюю бледность. Майлз предпочитал строгую элегантность парадного зеленого мундира. Твердый от золотого шитья высокий воротник, к сожалению, был недостаточно высок, чтобы скрыть парные красные шрамы по обеим сторонам шеи. Со временем следы разрезов побледнеют и исчезнут, но пока что они просто приковывают взгляд. Он подумал, как бы ему объяснить эти отметины. «Дуэльные шрамы. Я тогда проиграл.» А, может, «любовница укусила»? Ближе к истине. Он провел по рубцам пальцем, повертел головой из стороны в сторону. В отличие от жуткого воспоминания об иглогранате, их происхождения он не помнил. И это беспокоило его куда больше, чем видения смерти: с ним могли случиться столь значимые вещи, а он их не помнит — не в состоянии вспомнить.