Танец мотылька

– Медсестра, что ли? Та они тут те еще сплетницы. Что ты, как маленькая? Иди сюда, говорю! Не заставляй за тобой бегать по палате, у меня так швы разойдутся. Точно, как твои, глупая, – Марк ступает еще ближе, и мне уже некуда уходить. Только в коридор.

Вблизи у «мужа» пронзительные глаза. Они мне нравятся, но я его боюсь. Какое-то странное чувство, выплывающее из глубины подсознания. Это не объяснить.

Задерживаю дыхание. Мне нужно что-то придумать, чтобы не выдать себя. А сердце колотится так, что я уже ничего не соображаю. Притвориться, что мне плохо? И опять уколы? Не пойдет.

Марк ступает тяжело. Босые ноги касаются моих холодных пальцев, и я уже не могу двинуться с места. Он нависает надо мной – я врастаю в пол. Вот пристал! Что он хочет?

– Дорогой, – начинаю я, а от напускной фальши начинает мутить. – Мне нужно…

– Что?

– Ну… – киваю в сторону душа.

– Поцелуй быстро мужа и иди купайся, а то приходится за тобой бегать чуть не по всей больнице. Мне это напомнило наше первое свидание, – Марк внезапно оказывается слишком близко. Я слышу его сердцебиение и тонкий терпкий запах. Он блаженно лыбится.

Сглатываю. Я не помню, не помню, ни хрена, не помню! Это бесит. И чужой мужик тянется меня поцеловать. Кричать? Капец! Это тупик. И почему я не сказала, что потеряла память? Может все же было бы легче?

Теплые руки обнимают мои щеки. Марк проводит пальцем по обгорелой брови: невесомо, нежно, но меня ломает от этих прикосновений. Это почти тоже самое, что лечь в постель с первым встречным. Невероятно!

– Милая, ты как загнанная лань. Что-то не так? Дрожишь. Ты что боишься меня? – Марк прищуривается и долго осматривает мое лицо.

Я слышу собственное хриплое дыхание и не чувствую ног. Замечаю блики в его зрачках, небесно-голубые кристаллики покрываются тонкой поволокой инея. Закрученные местами редкие ресницы дрожат.

Мужчина придавливает меня к стене. Чувствую его силу и мощь. Что же будет, когда он выздоровеет?

– Ма… – но он затыкает мне рот поцелуем. Сначала проникает настойчиво, жгуче, до боли, а затем чуть замедляется и словно ждет ответной ласки. А фиг! Сжимаю губы до предела. Дерзкая рука соскальзывает на мою шею и движется вниз. Ну, уж нет! Кусаю его.

– Вика!

Я делаю виноватое лицо и, пока он не опомнился, убегаю в душ. Чувствую, как сперто дыхание, и под ребром все так же мешается камень.

– Прости… – хочется сказать «те», но я вовремя останавливаюсь, – я случайно! – кричу из кабинки.

Долго стою неподвижно, прислушиваясь к шороху в комнате. Тихо. Блин! У него и так на губе швы. Жалею его? А вдруг он и в самом деле мой муж? Как это? То есть то, что я помню свою жизнь по минутам, особенно последние пару лет, не считается? Ладно бы вышибло совсем, но ведь помню же кто я, что делала и как жила. И, тем более, с кем! Я все помню!

Пальцы замирают на завязках рубашки. Нужно выбрать правильное поведение. Возможно, так меня побыстрее выпишут. Интересно, приходил ли следователь? Может, он принес вещи? Долго я не выдержу в одной комнате с незнакомым мужчиной. Или придется признаться, или ждать, пока выпишут, ну, или сбежать…

Прыскаю от нелепой мысли. Стягиваю тонкую ночнушку и включаю воду.

Стараюсь не мочить швы. Выглядят они совсем не страшно: две тонкие линии от солнечного сплетения до правой подмышки. Бинтов нет. Немного припухшие в местах склепок.

Меня подкашивает странное ощущение неправильности, словно вся эта больница – затянувшийся нелепый сон.

Склоняю голову и мою волосы, долго наслаждаясь каждой чистой каплей. Шампунь, на удивление, пахнет приятно и свежо. Хорошо хоть не хозяйственное мыло положили. И в конце купания понимаю, что не хочу выходить. Так и стою с включенным краном, размышляя, как действовать дальше с этим приставучим лже-мужем.

Дверь кабинки распахивается. Я успеваю только ахнуть и отстраниться чуть в сторону. Марк протягивает мне полотенце и подает руку, странно ухмыляясь. Не нравится мне это.

Хватаю сорочку с крючка, нелепо прикрывшись нею.

Мужчина многозначительно смотрит на мою грудь. Опускает взгляд, скользя наглым взором по взмокшей коже, затем снова трясет передо мной полотенцем.

– Ты очаровательна, но я уже хочу спать. Освободишь кабинку?

– О! Да, конечно! – я мигом заворачиваюсь в махровую ткань и выползаю наружу. Только сейчас замечаю, что Марк разделся и стоит передо мной в чем мать родила. И чувствуя прилив тепла к щекам, резко отворачиваюсь и направляюсь к кровати.

– Тебе придется помочь, – говорит Марк, будто нарочно таким ровным тоном, что охота его треснуть.

Я закатываю глаза. Как все это надоело! Смирно иду назад. Ну, это же помощь! Не могу же я быть последней свиньей?

Снова эта ухмылочка на его лице и блеск на радужках. Всматриваюсь. Ну, не бывает такого цвета глаз. Чувствую, как на плечах высыхает вода и меня бросает в дрожь. Или это от страха? Почему мне кажется, что вся эта путаница чья-то игра?

Марк поворачивается спиной и протягивает намыленную мочалку. Вожу нею по его широкой спине, стараясь не цепляться взглядом за обнаженные ягодицы.

Аккуратно мою его, обхожу несколько ран под лопаткой.