Танец любви

— Вот оно что. Ситуация… — удивленно и с горечью заметил отец. — Не в хорошую историю влопался, сынок. Ну что поделаешь, значит, судьба. А от судьбы, как говорят, никуда не денешься.

Так и шли дни. Отсыпался, отъедался, совершенно не зная куда себя деть. Ходил в кино и даже бегал на каток. Бывшие одноклассники удивлялись: зазнался ты, Димка, куда нам — суворовец!

Однажды мать позвала к телефону:

— Это тебя, Дима, какой-то Глеб.

Бросив книгу, с радости опрокинув стул, побежал в переднюю.

— Глеб, ты где? Я так по тебе соскучился!

— Старик, я ходил в горы. Когда выезжаешь в училище?

— Завтра. Поездом.

— Хорошо, дружище. Я лечу самолетом.

На каникулах Глеб Сухомлинов встретил того самого солдата Федора.

— Ну как, старик? — обрадовался служивый.

— Ничего, — не подав руки, холодно сказал Глеб. — Раньше я был о тебе лучшего мнения.

Виноватая улыбка поползла по лицу Федора.

— Да ладно, кадет, пошутить нельзя?

— Дурная голова ногам покоя не дает, — усмехнулся Глеб и круто отвернулся.

Как он потом узнал, Федор ездил в отпуск по семейным обстоятельствам.

Ну вот — так всегда. Где, как не в училище, треп кадета. Три дня подряд шла мюнхгаузенщина. Девчонок мусолили в разных вариантах. Их было много. Они падали штабелями. А если поднимались, то лишь только для того, чтобы снова упасть…

Авантюрным историям не было конца — их ловко придумывали прямо в поезде: не возвращаться же с пустыми руками!

Но суровая ротная жизнь напоминала о себе. Каникулы постепенно выветрились — и все возвращалось на круги своя. Марш-бросок с полной выкладкой окончательно привел в чувство. Генерал, встречая на плацу, деловито заметил:

— Мы — люди военные, мы не можем расслабляться. Правильно я говорю, товарищи суворовцы?

На следующий день после марш-броска Горлова и Разина вызвали в политотдел. Они как-то неловко, съежившись, сидели на стульях, а подполковник Воробьев ходил по кабинету и долго, как думал Димка, «пудрил» мозги. Он не выгораживал майора Серова, но и не поддерживал суворовцев. Сказав еще несколько слов о том, что суворовцы в училище офицеров не выбирают, подошел к столу, взял бумагу и попросил их написать, что они к майору Серову никаких претензий не имеют.

Ребята стояли молча, упрямые и неуступчивые.

— Ну-ну, чего стоите, пишите, что мы…

— Товарищ подполковник, мы имеем претензии к майору Серову, — твердо сказал Мишка Горлов. — Он для нас не командир. Так думает весь наш взвод.

Подполковник Воробьев вдруг взорвался. Лицо его задергалось и пошло красными пятнами.

— Суворовец Горлов, вы много на себя берете.

— Я только выразил настроение взвода.

— Распустились, распоясались… Низкая дисциплина! Вы забыли, что находитесь в армии!

— Я помню, где я, товарищ подполковник, — в суворовском.

— Значит, вы отказываетесь?

— Да. И расскажу взводу, товарищ подполковник. Чтобы знали все, как вы давите.

Глаза Воробьева как-то потухли, он даже сник, видимо, боролся с собой.

— Идите, — сказал он весьма мирно, — и подумайте хорошенько. Но суворовцу не к лицу заниматься склоками.

Взвод настороженно ждал возвращения Горлова и Разина из политотдела и встретил их еще на лестнице.

— Ну как?

— Буза.

Майора Серова в роте не было — не показывался с утра. Но зато появился Рублев. Собрав ребят в классе, преподаватель физики неторопливо и дипломатично повел разговор о Серове, о том, что он еще молод, бывает, когда и заносит его на повороте. Тем не менее он-де много сделал для второго взвода, потому негоже смотреть на майора так негативно. Офицер он энергичный, деловой. Второму взводу надо бы своего курсового сберечь — сберечь для себя же.

Рублев говорил долго и обстоятельно, не обращая внимания на выкрики из класса. Закончил он поучением — мол, не по-суворовски доносить на своего офицера-наставника…

Кто-то крикнул:

— А вы теперь что, будете ставить двойки?

— Если заслужите, — отшутился Рублев и, словно уловив ниточку, доверительно и серьезно сказал: — Давайте вместе защитим хорошего офицера.

— Это Серов-то хороший?!

Во взводе поднялись разноголосица и шум. Рублев быстро вышел из класса и столкнулся со старшим вице-сержантом Муравьевым.

— И все же, Антон, я тебя прошу… Они подрывают и твой авторитет.

Муравьев вспотел, но упорно молчал. По физике у него было пять, и он чувствовал себя в глупом положении.

Рублев медленно спустился по лестнице.

Неожиданно потеплело. Ударило солнце, с крыш и окон потекла капель. Возле входа в казарму стояли два офицера, Серов и капитан Доброхотов, командир первого взвода. Покуривая, они неторопливо поговаривали об изменчивости погоды: вот ждали зиму, а получили весну… Майор Серов держался независимо, даже с некоторым деланым высокомерием. Хотя все знали, что командир роты с ним не разговаривал. Говорят, что майор Шестопал, когда курсовой зашел в канцелярию, негодующе встал и, подойдя к Серову, в упор жестко спросил:

— Скажи пожалуйста, это правда?

Майор Серов не смутился, лишь на сухом, продолговатом лице его повлажнели глаза.

— Пацаны ударили ножом в спину, Силантий Иванович. Эта дешевка Горлов…

— Майор Серов, как вы можете так говорить о детях?