— Слава Богу, кажется, я дома.
Потом они пошли в канцелярию. Ахметзянов заинтересованно слушал рассказ Глеба. И вдруг, хлопнув себя по лбу, перебил его:
— Да, за это время ты стал старшим! Везет же!
Глеб засмеялся.
— А я подумал, что ты это нарочно, играючи старшим называешь…
В канцелярию зашел Серафим Подолян. Он с любопытством смотрел на Сухомлинова и молчал.
— Ну, что застыл, как греческая статуя? — заулыбался Ахметзянов.
— Так ведь бандиты же лейтенанта отпустили…
— Старшего лейтенанта…
— Так точно. Разрешите, товарищ старший лейтенант, обратиться к товарищу старшему лейтенанту.
— Обращайся.
— Товарищ старший лейтенант, поздравляю со счастливым возвращением. Я тут написал стихи. Про вас и бандитов… И посвятил вашей жене.
— А жена-то при чем?
— Как при чем? Разве наша застава в горах для женщин? Здесь даже все суслики разбежались…
Хохот сотряс канцелярию.
— Все ясно, Подолян, — сдерживая смех, Ахметзянов провел ладонью по столу. — Готовься в наряд. Заменишь Нарышкина.
— А почему опять я?
— Да потому как ты у нас самый красивый!
Маша бросилась на шею Глеба и заплакала. За несколько дней она похудела и побледнела. Видимо, нервы не выдерживали.
А тут он живой и невредимый.
— Они же понимали, — успокаивал жену Глеб, — задержать офицера-пограничника — это же мировой скандал. Приедут дипломаты, представители ООН, Красный Крест… Бандиты не дураки, чтобы на весь мир позориться!
Маша сидела у него на коленях и ласкала лицо мужа пальцами. Ему были приятны эти нежные, ласковые прикосновения. Давно не было вылито друг на друга такого обилия чувств.
— Я так понял, — улыбался Глеб, — с Москвой все. Туда уже не поедешь?!
Она хитровато приплюснула пальцем ему нос.
— Это ты, видимо, хотел, чтобы я уехала. Но я не поеду, никогда не поеду от тебя. Я поняла, что оставлять тебя одного нельзя, если хочешь быть спокойной. А я хочу быть спокойной, Глебушка!
Вошел Ахметзянов.
— Там разведчик приехал из отряда. Придется тебе с ним поговорить.
— Хорошо, я сейчас. Дай мне хоть жену с коленей снять! Она же сопротивляется!
— В таких случаях я жене говорю просто: брысь!
Разведчик из отряда, майор Румянцев, был дотошен. Это Глеба раздражало.
Ведь, собственно, рассказывать-то особенно нечего. Привезли, увезли. Темная повязка. Глаза ничего не видели. Махмуд, как всякий здешний главарь банды… Предлагал дружбу… На другом языке это можно было квалифицировать как желание войти в сговор с пограничниками…
У майора по лицу бегала насмешливая улыбочка.
— А почему не войти с ними в сговор? Трахнул бы эту Бибу… У нас был бы свой агент в стане банды.
— Вы серьезно так думаете, товарищ майор?
— А почему бы и нет?!
— Тогда скажите мне, как может офицер-пограничник стать агентом в банде? Его что, засылают или он сам входит в сговор с бандитскими элементами? Замначальника заставы и агент?!
Майор понял, что хватанул лишку. Махнув рукой, засуетился.
— Агентами, конечно, становятся местные. А вот в сговор войти может любой… запросто. Обычно у начальства не спрашивают!
— Так вы меня косвенно обвиняете в том, что я мог войти в сговор и теперь готов водить вас за нос, что ли?
— Да никто тебя не обвиняет, дорогой мой. Я просто размышляю…
— О ваших размышлениях, товарищ майор, я должен доложить начальнику штаба.
— Ну, зачем так, старший лейтенант?
В канцелярию вошел Ахметзянов. Уловив в чем дело, осклабился:
— Товарищ майор, кажется, загнул не в ту степь…
— В какую?
— Это мы выясним потом. А сейчас на заставе «В ружье!». Извини, Глеб, но ты возглавишь «тревожную». Бандиты пытаются прорваться у реки Пяндж. А майора забудь! Таких майоров много, а старших лейтенантов мало. Я сам позвоню начальнику отряда.
38
У Пашки Скобелева дрожали губы. Предчувствие сбылось. Как не хотелось в это верить, но это было так…
Молодой полковник пожалел его.
— Ну, зачем так близко принимать к сердцу. Приедете на следующий год.
Да, это была реальность — по сочинению Пашка получил двойку.
Подвели ошибки. Еще когда поступал в суворовское, он боялся своей неграмотности. Но тогда писали диктант, и сосед, белобрысый мальчишка по имени Коля, проверил его работу (самому грамотею не повезло, потом его отчислили по состоянию здоровья). Пашка частенько вспоминал его и однажды написал ему письмо, но ответа, увы, не последовало…
Из Академии Пашка поехал к Карсавину, по дороге прихватив водки… Так хотелось забыться.
Вместо Карсавина в его холостяцкой «хате» был Мишка Горлов. Он, перелистывая газеты, не удивился, когда Скобелев сказал ему, что «срезался».
— Да и зачем она тебе сдалась! Ты что, «ботаник»! Ты, Паша, боевой офицер, а генералом ты не станешь, потому как в Москве генералами становятся Карсавины. Твое дело воевать… а на старости лет носить иконостас орденов и медалей.
Пашка подвинул к Горлову рюмку.
— Наливай больше…
Они выпили, закусили тем, что нашли в холодильнике у Сереги: открытые сардины, кусок залежалой колбасы и какой-то рыбный паштет.
— Лучше женись, как Глеб Сухомлинов, — улыбаясь, заметил Мишка. — Всегда будет под боком… По крайней мере, в холодильнике залежалой колбасы не будет!
— А ты чего не женишься?