Танец Грехов

— Что ты раскричался, как баба? — Однорукий поднялся и отряхнул снег с ног. — Сам ведь прекрасно понимаешь, что другого выхода у нас нет. Да, так ты останешься отродьем в их глазах, но что с того? Тебе-то уже какая разница, Витя? Не понимаешь разве, что с этого самого дня Виктора Зверева больше нет? Хорошо, хорошо! — крикнул в приступе гнева Однорукий и пнул рядом наваленный хворост так, что он разлетелся в разные стороны. — Давай дождёмся прибытия Инквизиции, они же нас, блин, выслушают и поймут. На что ты надеешься, придурок?! Если они будут слушать меня одного, в окружении остатков демонов, то, быть может, и поверят, но как только, как только они увидят тебя, — Беловолосый зло ухмыльнулся, — то сразу упакуют и бросят в «Лёд», если управы похуже не придумают. Так, спрашивается, какого хрена ты оправдываешь свою репутацию хорошего парня? Честь на жизнь хочешь променять, кретин? Мне тебе правда надо объяснять, как работает эта сраная жизнь?

Виктор потупил голову, чувствуя, как голоса, десятки, нет, сотни отрешённых гулких, завывающих голосов, звенят в его голове. Они нашёптывали ему ложь и правду, он слышал твёрдый, глубокий голос Быка, скрежет голов Когноса и ещё, вой простых людей, которые что-то кричали. Эхом они кричали и стихали, чтобы вновь разойтись в молящем крике.

— Да, расплачься, — ввернул Однорукий и положил руку Виктору на плечо, — это нам не поможет. Может, я, конечно, ошибаюсь, какие у тебя есть варианты? Знаешь ли, времени у нас не так много, как я слышал, даже в самой глубине Язычника разбросаны датчики, детектирующие выбросы энергии.

— Да… — нехотя протянул Виктор, усилием воли подавляя вздымающееся в нём сомнение и желание выйти сухим из воды. Видимо, ложь — это правда, а правда — это ложь, подумал про себя парень. «Что же, выбора у меня нет». — Чёрт с тобой, Однорукий, ты прав. Надо рвать когти отсюда.

«Только вот куда?»

— Ты меня прости, Витя.

— Это за что?

— За всё что было и что будет, — сказал Однорукий, смотря в льдистые глаза своего друга. — Ты непременно услышишь, как из каждого угла тебя дерьмом обливают, я, верно, тоже буду так делать, — Он коротко посмеялся, — но на свой счёт не бери.

— Не буду, — пообещал Виктор и почувствовал, как по сердцу ползёт горечь. — Раз так, то вряд ли мы с тобой когда-нибудь теперь встретимся, друг.

— Кто знает, как жизнь рассудит, — пожал плечами Однорукий, — но скорее всего ты прав. Мне придётся лживо болтать о том, какой ты ублюдок и стать примерным инквизитором, а тебе — скрываться, забыть о том, кто ты такой и стать новым человеком. Даже если мы и встретимся, то скорее, как враги, а не как закадычные товарищи.

Виктор поднял голову к небу. Оно сияло лазуритом, тучи не смели приближаться к обжигающему солнечному диску. И тепло, он почувствовал странное тепло, льющееся по его телу.

— В таком случае, я наконец-то тебе заряжу по самые яйца, — рассмеялся Виктор и тоже поднялся с земли.

«Пора идти, — сказал он себе, — больше у меня нет времени».

— Это мы ещё посмотрим, демон ты этакий, — Однорукий по-братски обнял Виктора и тяжело хлопнул его по плечу. — Обещай не помереть там.

— И ты тоже, — сказал Виктор, — а то я тебя лично в Аду достану.

Виктор спрятал Кинжал Душ за пояс, подпоясался как следует и ушёл, скоро скрывшись за тесными стволами могучих, кряжистых деревьев. Солнце преодолело зенит и то небольшое тепло, которое оно дарило, стало неспеша ускользать.

Однорукий ощутил, как утратил частичку себя.

— Не плачь, — сказал он себе, смахнув с щеки единственную слезу, — мужики не плачут.

Глава XXVIII. Чёрное сердце

Бушуй стоял над телом своего отца и по тощим щекам мальчишки ручьём шли слёзы.

— Он умер, да? — Мальчик дёрнул Ворона за чёрный рукав и взглянул на него светлыми, блестящими от слёз лазуритовыми глазами. — Умер?

— Да, — кивнул Ворон и положил руку на плечо Бушуя, — он умер.

Луна, рассекая громады туч, взошла на свой сумрачный престол. Тьма одеялом спустилась на лес и сгустилась вокруг пацанёнка и таинственного человека в маске птицы. Она тянула к ним свои длинные, чёрные пальцы, скалилась из-под сгустков чащ леса, выглядывала из мрака, таящегося меж грядой тополей и берёз.

— Нам нужно его похоронить… — помолчав немного, сказал маленький домовёнок, топнув ногой. — Он это заслужил.

— Боюсь, что это невозможно.

— Это ещё почему?! — Видно, что Бушуй держался как мог, лишь бы не разрыдаться. Его маленькое тельце дрожало, он тяжело дышал и сжимал свои маленькие кулачки. Слёзы шли из голубых глаз, как вода с водопада, но Бушуй не позволял себе разрыдаться. Отец бы ему этого не простил. — Он заслужил это! Мы должны собрать веток, подложить под него и… поджечь! Чтобы боги забрали его в Правь, и он бы пировал в чертогах Владыки Молний… — Мальчик всхлипнул и, опустив голову, поплёлся собирать разбросанные всюду ветки и раздербаненные остатки частокола. С неба начинал пробрасывать лёгкий снег, а ветер нежно кружил снежинки в медленном танце.