Танец фавна

– Все заглавные артисты балета… А с тех пор как Ваца стал хореографом, против него растет возмущение во всей труппе. Мне неприятно об этом говорить, но я прихожу в церковь на вечернюю службу не отмаливать свои грехи. Я прихожу сюда молиться за брата. Сама я скоро выйду замуж, а он… В Россию ему вернуться сейчас никак нельзя, в труппе его присутствие всех раздражает. Если от него отвернется еще и французская публика, я даже боюсь представить, что с ним случится! Помогите мне его спасти, мсье Ленуар.

Сыщик никак не ожидал, что сегодня станет исповедником. Видимо, на Нижинскую повлиял дух церкви Святого Евстахия, за что Ленуар был очень благодарен этому святому и решил, что для допроса свидетелей церковь – идеальное место. Хлопнув себя по карману, он вытащил вырванный листок из записок Нижинского и показал его Броне той половинкой, где были нарисованы только круги и точки.

– Вы можете мне объяснить, что это значит?

Бронислава посмотрела на рисунки и прищурилась, пытаясь в полумраке разобрать детали.

– Нет… А откуда это у вас? – спросила она. – Вы нашли их на теле Чумакова?

– Не совсем… – ответил Ленуар, вспоминая бедное тело убитого. – На нем сложно было что-то спрятать.

– Не знаю. Похоже на шифрованную запись танца: видите эти точки? Это, наверное, точки, где артист должен остановиться, чтобы станцевать то или иное па… Вот только эти записи абсолютно бессистемны… Их способен понять только сам автор.

Убить символ

С тех пор как Элиза, сестра его лучшего друга Люсьена де Фижака, упала при неизвестных обстоятельствах с крыши отеля Lutecia, Ленуар стал атеистом. Как может существовать Бог, если он позволил ей погибнуть? Сыщик был тогда еще юнцом, будущим банкиром, поэтому, когда молодой администратор отеля в очередной раз выставил его вон, Ленуар растерялся, и сил добиваться тщательного расследования дела у него не нашлось. Он часто думал о том, почему люди убивают и почему он сам пошел работать в полицию. В такие минуты перед глазами снова и снова проносились длинные месяцы службы во французской армии и лицо его Элизы.

Нет, Ленуар не верил в Бога. Но он верил в силу идей и в то, что Бог тоже идея. Он на собственном опыте знал, что самые очаровательные идеи обычно были самыми сильными.

Идеи рождались из простых коротких утверждений. Затем, если их много раз повторял обаятельный человек, они, как новый вирус, заражали все больше и больше людей. Не успеешь оглянуться, и вчерашнее парадоксальное, ни на чем не основанное утверждение сегодня уже становится догмой, а завтра религией, а послезавтра религия родит новые короткие утверждения, в которых никто уже не сможет позволить себе сомневаться.

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… Так кто же произнес первое слово? Кто повторил его столько раз, чтобы никто больше не задавал лишних вопросов?

Раньше идеи распространялись и заражали медленно. Люди знали своих соседей и соседей соседей. Они знали, как живут соседи, и сравнивали себя с ними. А сегодня каждое слово выходит тысячными тиражами из печатного станка. Каждая идея разлетается по всей стране быстрее любой болезни. Если эту идею повторять по одной и той же формуле, щедро снабжая ее эмоциями, процент вероятности заражения людей возрастает в несколько раз. Если раньше газеты прислушивались к политикам, то теперь уже политики прислушиваются к газетному шуму. Французская революция покончила со старым режимом, чтобы никто не указывал бедным, во что им верить. Затем к власти пришел Наполеон и создал новую веру. И через сто лет ничего не изменилось. Только новую веру диктует уже пресса.

Ленуар считал, что за распространением идей нужно следить очень внимательно. Преступления зависят именно от идей, потому что их совершают в противовес основным, господствующим в данный момент общественным убеждениям. Убить человека – это преступление. Убить аристократа в период Французской революции – это героизм…

Преступника нельзя отделить от того, во что он верит. Мотив преступника – тот двигатель, который заводит инфернальную машину. Ленуар чувствовал, что определи он мотив убийцы Чумакова, он раскроет преступление. И это чувство не давало ему покоя.

– В атаку! – закричал Дени и, схватив фигурку генерала Даву, протаранил ею первый ряд русской кавалерии.

– Не спеши. Дядя Габриэль должен еще рассказать тебе ход битвы! Может, Даву в тот день даже не выходил на поле боя. Какое сражение вы сегодня разыгрываете?

– Решающее в русской кампании Наполеона! Битву за Москву! Наполеон всех победил, – радостно сообщил отцу новость Дени.

Люсьен де Фижак подвинул свой стул поближе к окну. Его талант лучше всего проявлялся в рисунках, поэтому он не трогал солдатиков, а вместо этого заранее приготовил уголь и бумагу для набросков. Он весь день писал парадные портреты на заказ, поэтому у Ленуара ему хотелось отдохнуть и сделать несколько быстрых эскизов с сына и своего друга.

– А почему мы сегодня вообще воюем с русской армией? В прошлый раз вы разыгрывали Фермопилы, а тут такой поворот… Это влияние твоей журналистки?