Танатонавты

Я хотел рассказать ему про ту женщину в белом атласном платье и с маской скелета, что сидела на небе, но Рауль не дал на это времени. Он тут же меня прервал:

– Да-да, у меня тоже был сон. Я изготовил огненную колесницу. Взобрался на нее, и пылающие кони понесли меня к солнцу. Нужно было пересечь кольца огня, чтобы добраться до звезд, и чем дальше я углублялся в эти самые кольца, тем больше у меня возникало чувство, что я понимаю суть вещей.

Уже позднее я осознал, что вовсе не случайно Рауля интересовала смерть. Как-то вечером, вернувшись из школы, он прямиком направился в туалет и там нашел своего отца, висящего над унитазом. Френсис Разорбак был профессором философии при лицее Жан-Жоре, что в Париже.

Неужели Френсис Разорбак обнаружил нечто настолько интересное про тот свет, что пожелал покинуть этот?

Именно так и считал Рауль. Его отец умер вовсе не от горя или кому-то назло. Он умер, чтобы лучше понять тайну. К тому же мой друг был в этом тем более убежден, раз в течение многих месяцев его отец работал над диссертацией, озаглавленной «Эта неизвестная смерть».

Он, без сомнения, обнаружил что-то очень важное, так как прямо перед тем как повеситься, бросил свою книгу в огонь. Обугленные листы еще витали в печной трубе, когда Рауль нашел его тело. Уцелело только порядка сотни страниц. Они касались античной мифологии и культа мертвых.

После таких событий Рауль ни на минуту не переставал обо всем этом думать. Что же такое важное раскопал его отец? Что вообще собирался он отыскать в смерти?

В день похорон Рауль не плакал. Но как раз ему-то никто не сделал замечаний. Ни малейшего упрека. Слышно было только: «Этот бедняжка настолько травмирован самоубийством своего отца, что не способен даже плакать». Кабы я знал это раньше, то полегче налегал бы на свой рецепт из телячьих мозгов с вареным шпинатом и последовал его примеру.

Едва только похоронили его отца, как отношение матери к Раулю полностью переменилось. Она исполняла все его капризы. Она покупала ему любые игрушки, любые книги и газеты, какие он только требовал. Он был полным хозяином своего времени. Мать убеждала меня, что Рауль всего лишь избалованный мальчишка, потому что, во‐первых, он вообще единственный ребенок в семье, а во‐вторых, остался без отца. Я сам захотел стать избалованным мальчишкой, даже если для этого придется отказаться от семьи.

Мне же вообще ничего не разрешали.

– Так ты что, все еще водишься с этим Разорбаком? – как-то спросил отец, зажигая очередную свою сигару, распространявшую зловоние метров на тридцать в округе.

Я горячо запротестовал.

– Да он мой лучший друг!

– Ну-ну, оно и видно, что ты не умеешь себе друзей выбирать, – заметил отец. – Ясно же, что этот парень психический.

– Это почему?

– Не делай невинного лица. Евойный папаша довел себя до того, что повесился. С этакой наследственностью ему только и остается, что с катушек поехать. Да к тому же мать не работает и знай себе довольна пенсией. Это все не то. Тебе надо нормальных людей держаться.

– Рауль нормальный, – усиленно убеждал я.

Тут вечный предатель, мой братец Конрад, решил, что настал удобный момент подсыпать соли в рану.

– Самоубийство – болезнь наследственная. Дети самоубийц сами к этому склонны, навроде детей из разведенных семей, которые потом сами же устраивают так, чтобы и их брак оказался с гнильцой.

Все прикинулись, что пропустили мимо ушей замечания моего братца-кретина. Тем не менее эстафету приняла мать.

– Ты считаешь, это нормально часами проводить время на кладбище, как Рауль?

– Мам, ну послушай, это же его личное время, что хочет, то и делает. Никому не мешает…

– Он его еще и защищает! Один другого лучше! Да он же тебя за собой таскает, чтоб разглагольствовать посреди надгробий, прости господи!

– Да хотя бы и так, ну и что?

– А вот что! Беспокоить мертвых – значит навлекать на себя несчастья. Их надо оставить с миром, – безапелляционно заявил Конрад, всегда охотно готовый помочь утопить ближнего своего.

– Конрад – кретин! Конрад – кретин! – заорал я и врезал ему по кумполу.

Мы покатились по полу. Отец решил подождать, пока Конрад мне не ответит, а уж потом нас разнять. Ждал он, однако, не так долго, чтобы дать мне время для реванша.

– А ну тихо, сорванцы, не то я сам начну раздавать по ушам. Конрад прав. Таскаться по кладбищам – значит навлекать несчастья.

Он выпустил бесформенное облако сигарного дыма, сопровождая его утробным кашлем, и затем добавил:

– Для разговоров есть и другие места. Кафетерии там, парки, спортивные клубы. Кладбища сделаны для мертвых, а не для живых.

– Но пап…

– Мишель, ты меня уже довел до ручки. Или прекратишь корчить из себя умника, или ты у меня получишь.

Мне только что досталась пара оплеух, так что я немедленно стал ныть, чтоб избежать новой затрещины.

– Ну вот видишь, оказывается, умеешь плакать, когда захочешь, – саркастически заметил отец.

Конрад сиял. Мать приказала мне отправляться в свою комнату.