Тамралипта и Тиллоттама

Бронзовая Парамрати на высоком цоколе открывала устремленным на нее глазам все линии своего полированного тела. Скромная надпись: «Т. Дхумар. Апсара», серый холст, обтягивающий дерево возвышения, неуютный пустой угол, уныло выкрашенные стены… и все! Годы исканий, упорные мечты, страдания, беззаветный порыв нещадного труда… Взволнованная до трепета, испуганная Тиллоттама укрывалась за портьерой на служебной лестнице, наблюдая в просвет все, что творилось около создания Тамралипты. Словно в тумане, Тиллоттама с восторгом и ужасом чувствовала, что это она, совершенно обнаженная, стоит здесь перед толпой. Резкие голоса художественных ценителей больно ударяли по ее напряженным нервам. Критические замечания, которые доходили до ее сознания, воспринимались девушкой как оскорбление ее любимого, как поругание общей заветной мечты.

— Васноттэджак — эротическое понимание образа женщины, — раздался громкий голос слева, — возвращение к древнему примитиву…

— Некрасивое тело, — заговорила тощая женщина, — смотрите, какие бедра! Неестественно тонкая талия — такой не бывает в действительности!

— Груди чересчур круглые…

— Непонятно, что хотел сказать художник… что-то есть такое… э… динамическое…

— Вовсе нет, просто стилизовано под древность, нет, не нравится!

— Согласен. Несозвучно с современностью! Образ женщины — подруги и товарища — теперь не может быть таким!

— Слишком много животной силы…

Тиллоттама отшатнулась, зажав уши. Ей хотелось выбежать, прикрыть собой статую, закричать — неправда, неправда, разве вы не видите?!

Теплая и нежная рука художника сжала ее локоть. Тамралипта подошел неслышно и тоже слышал, что говорят о статуе.

— Милый, о чем они?.. — слезы обиды задрожали в голосе девушки. Тамралипта широко улыбнулся, полный безграничной уверенности.

— Если благодаря разуму человек сумел превратить простое влечение животного в священный огонь любви, то неизбежна и следующая ступень восхождения. Непонятная и мучительная похоть тела станет сознательным царственным наслаждением и поклонением красоте. Часы и дни бытия станут безмерно богаче тысячами чарующих проявлений красоты в образе любимых, в изгибах тела, взмахе ресниц, блеске глаз. И сама страсть, пришедшая через прекрасное, сделается великим даром природы, возвышающим душу, обостряющим чувства. А потому не надо бояться этих, — художник презрительно махнул в сторону кучки людей у статуи, — кто бы они ни были, их мнимое знание — это позорная слепота прошлого, рожденная в застенках душной и тесной жизни. Жизни, рабски склонившейся перед трудами и опасностью познания…

— Посмотри! — взяв Тиллоттаму за руку, он вывел ее в нишу прохода. Облачная мгла освободила солнце, его лучи проникли через верхние окна, распылились на потолке и стенах, заиграли крохотными бликами на блестящем металле. Как будто Валакхильи[22], гномы солнца, спустились с небес и забегали по статуе, сверкая и забавляясь. И под их веселым огнем стала явью волшебная тонкость работы художника — живые линии заструились вокруг тела небесной подруги смертных героев, апсары.

Юная женщина изогнулась в смелом порыве, придерживая на затылке тяжелые косы и отстраняясь другой рукой от земли. Сильными пружинами выпрямились круглые колени, поднимая драгоценную амфору широких бедер. Выше этого средоточия женской силы тонкий торс отклонялся назад, подставляя небу высоко поднятые чаши круглых грудей с обращенными к солнцу сосками. И еще одной ступенью стремления вверх была длинная сильная шея, державшая гордую голову. Лицо, озаренное добротой и любовью, хранило в очертаниях глаз, губ и бровей мечтательную печаль раздумья.

Нет, тысячу раз нет! Что бы ни говорили так называемые мудрые стражи искусства, это — прекрасно, это — сама красота, это — настоящее!

— Тама, — шептал художник, сжимая руку девушки, — не бойся их. Гуру учил меня, если в душе человека нет того, что горит в тебе, влечет и тревожит, то бесполезно говорить ему об этом. Он не поймет, как бы ни старались объяснить, потому что все слова и понятия падают в пустоту — в тот провал души, в котором нет ничего. С ним ничего не сделаешь до следующих воплощений — надо говорить с теми, в ком есть отклик. Подумай, тысячи лет прошли, а они ничего не прибавили к древнему пониманию красоты и страсти, не осветили эти тайные глубины души огнем знания. Больше того, они стыдливо отшатнулись в опасении греха, а когда искусство дарит нам все оттенки чувствований, их пустые души отвергают правду, поскольку воспитаны в грубом непонимании законов Страсти и Красоты. Не бойся их, родная, это ложные ученые, жалкие людишки!