Тамерлан

Однажды эмир пришёл к нам с известием, что он покидает Many: великий хан дошёл до земли русов и повернул назад. Я рад был, что несчастный народ зихов избавится от азийцев и возвратится из лесных трущоб, куда скрылось большинство зихов, вновь на тучные поля равнины. Не доверяя азийцам, мы поспешили распрощаться с эмиром и перебраться на галиот «Ястреб». Однако мы не покидали неудобной бухты в Мапе: мы навели обе бомбарды на берег на случай, если азийцы задумают перед отходом напасть на генуэзскую факторию. Через день они ушли. Субпрефект и генуэзская стража возвратились в замок, а мы отплыли в Каффу.

Наконец, мы были у себя дома: с какой радостью я шагал по палубе «Ястреба». Сердце моё жаждало скорее обнять вас, дети мои, и вашу добрую мать.

На рассвете забелели дома Каффы в глубине залива, я вскоре увидел среди массы галер стоявший в порту наш корабль «Сперанцу». Встреча была радостная. Консул лично нас встретил. От дожа было получено им тревожное письмо с вопросом о судьбе Чезаре.

Празднества в честь Чезаре были и на берегу, и на кораблях, все хотели нас видеть и послушать ужасную историю о событиях на Кавказе, которую я вам, дорогие дети, рассказал.

В КАФФЕ

Приятно было очутиться в мирной домашней обстановке после походов, пыли, дождей, беспорядочного питания, ожиданий шальной стрелы. Консул предоставил нам свой кабинет и соседние с ним комнаты. Ванна, цирюльник, портной сменяли друг друга. Из глубины зеркала на меня смотрело незнакомое лицо: тёмное от загара, сухое. Между бровей появилась глубокая морщина. Пережитые ужасы дали свой отпечаток. Каффские генуэзские дамы и их мужья не оставляли нас своим вниманием: я им должен был без конца рассказывать про кавказские страшные события.

Несмотря на развлечения и пиры, которые нам давали консул, префект Каффы, генуэзские богатые купцы, Чезаре не забыл государственных дел: до полудня мы оба ревизовали учреждения города.

Мы не знали, куда направится Тимур после сожжения города русов Ельца. Можно было опасаться, что он пошлёт одного из эмиров разорить Крым, а сам направится к Дунаю, нападёт на Константинополь, а затем может появиться в Италии.

Поэтому Чезаре просил меня составить для дожа Генуи подробное донесение о событиях и о наших опасениях. Незадолго до нашего отплытия это донесение было отправлено с почтовым судном.

Переживши столько событий, я искал отдыха в одиночестве и любил прогуливаться за городом по пустынному берегу. Однажды я значительно отдалился от городских стен. Вдали я заметил лежавшую на песке кучку людей. При моём приближении они поднялись и двинулись к ближней ивовой роще, но один из них задержался и стал смотреть в мою сторону. Вдруг он решительно двинулся ко мне, и я услышал сквозь шум прибоя крик: «Аларо! Франческо!» Кучка остановилась. Ко мне быстро подходил высокий и плотный человек в костюме стрелка. Я узнал его. Это был арбалетчик Лауренцио из команды «Сперанцы». Он радостно меня приветствовал:

   — А они тебя испугались: думали — посторонний, — смеясь, сказал он и указал на товарищей. — Эй! сюда! — закричал он и призывно махнул рукой. Те подошли. Их было семь. Все они были матросы и стрелки со «Сперанцы». Весело подшучивая над собою, они дружески приветствовали меня.

   — Что вы здесь делаете? — спросил я Лауренцио.

Тот ухарски мотнул головой, подмигнул окружившим меня товарищам и сказал, скаля зубы: «Господина нашего на свадьбу снаряжаем, постельку готовим!»

   — Какому господину?

   — Сам знаешь, Франческо, какому. Ты так же его любишь, как и мы. Антонио нам всё рассказал про тебя.

Я понял: речь шла о Чезаре Дориа.

   — Что случилось?

Лауренцио мне рассказал, что за долгую и скучную стоянку «Сперанцы» в гавани Каффы произошло несколько неприятностей: например, арбалетчик Кастро с пятью товарищами за пение на улице ночью, по приказу консула, пробыл в каземате семь суток: Микель Малапарте отказался идти на дежурство в доме консула — тоже сидел семь дней; сам Лауренцио тоже попал в темницу на 7 дней; не успел вовремя вскочить при проходе, «подесты» города. Этих «семи дней» целая куча, — пояснил Кастро.

   — Консул, когда ты с Дориа возвратился из плена, нажаловался ему на нас и передал список всех наказанных. Вчера вечером на каракку приехал Чезаре. Нас выстроили. Он громко прочёл список и сказал: «В Генуе вы с процентами заплатите по векселю, который вы дали в Каффе, бестии!? Что ты думаешь, Франческо?

«От него можно всего ждать», — подумал я, вспоминая поступок Дориа с Антонио.

Я положил руку на плечо Лауренцио и сказал:

   — Успокойтесь. Я буду делать доклад в «Совете по делам Хазарии»[114], и я уверен, что мне удастся вас защитить.

Они меня благодарили, но мои слова не рассеяли их опасений. Я заметил, как сильно взволнованы были стрелки и матросы, и подумал, что это добром не кончится.