Тем временем другой внук, Абубекр, спешил в Никею (Изник), город стародавних вселенских соборов, «убивая и грабя все на своем пути, крадя все то, что наворовали и накопили турки». Там и здесь сновали конные уроженцы великих азиатских степей, появляясь с огнем и мечом то в Конии (Икониум), то в Айдине, то в Анталии и Эфесе, то в Фокее и Пергаме… Еще и теперь можно услышать рассказы о том, как Тамерлан долго ходил среди развалин этого города. Думал ли он о бренности человеческого творения? Возможно, да, ибо часто можно было услышать от него речи подобного рода.
Принося в жертву своему мечу каждого встречного мусульманина, Тимур иногда вспоминал, что принадлежал к их числу. Он всегда маскировал под «священную войну» всякую, им начатую, но таковой не являвшуюся. Время от времени ему требовалось доказывать, что он является защитником ислама. В Анатолии он умертвил
Одержанный тогда успех является лучшим доказательством эффективности и мощи Тимурова воинства, а также шедевром остроумия и отваги. Стоя перед большим портом Смирны, Тимур понял, что надлежало изолировать его от моря, чтобы лишить возможности получать подкрепление и провизию водным путем. Однако судами он не располагал; на морских просторах хозяйничали христиане. Возникло решение соорудить гигантскую дамбу из бревен и покрыть их шкурами. Горожане смеялись. Хохот сделался тише, когда увидели, что строительство продвигается вперед и что остановить его не удается бросаемыми камнями и факелами. Прикрываемые без устали трудившимися лучниками, «саперы» делали свое дело, так что, когда прибыла долгожданная помощь с Кипра и Родоса, было уже слишком поздно. Вместо ядер в матросов-христиан полетели недавно отрубленные головы. Настал день, и в городе началась ужасающая резня.
Отовсюду прибыли заверения в почтении и подчинении: и из Лесбоса с Кио, и из Перы с Требзоном, и, наконец, из Византии. Поздравительные грамоты прислали Карл VI Французский и Генрих IV Английский. Каир покорно объявил себя вассалом. Тамерлан оказался своего рода всемирным арбитром.
Траур
Никаких новых замечательных свершений в Анатолии Тамерлана уже не ждало. Однако перед тем как ее оставить, он продемонстрировал еще одно доказательство своего «гения», захватив Эгридир и истребив его население. Затем он вышел на великий караванный путь, пролегавший через Конию, Ак-Сарай, Кайсери, Сивас, Эрзинджан, Эрзурум и Тебриз, уведя с собой шестьдесят тысяч татар (коих Ильхан Хулагу поселил на анатолийском плоскогорье), намереваясь оставить их в Хорасане.
Смерть Баязида, наступившая 9 марта в Акшехире, не оставила его безразличным; более того: она произвела на него сильное впечатление. Вскоре за нею последовали другие кончины. Тимур вступал в период трауров. Едва сомкнулись очи Баязида, как тот, кто взял его в плен под Анкарой, Махмуд-хан, тоже скончался. То был второй хан-Чингисид, посаженный Тимуром на трон, и у него уже не было ни желания, ни мужества заменить кем-нибудь этого верного товарища по оружию. Надо ли было в сложившейся обстановке оставаться в тени Чингисида? 13 марта 1403 года Мухаммед-Султан, сын Джахангира, любимый внук Тимура, тот, кого он назначил в наследники, умер в считаные часы, в возрасте 19 лет от болезни, победить которую не смогли ни молитвы, ни лекарства. Тогда Тамерлан являл собою зрелище странное. «Он рвал на себе одежды, катался по земле, стонал и кричал». Во время этого приступа отчаяния он несколько дней пребывал в прострации, молился и медитировал. По миновании кризиса он продолжил поход. Его окружение отмечало, что после этого он уже никогда не был таким, каким его знали прежде. Смерть Мухаммеда-Султана явилась не только сильным психологическим ударом, но вообще великой потерей для всех Тимуридов. Тамерлан был достаточно прозорливым, чтобы разглядеть в нем нечто такое, чего не имели остальные внуки. Все хроникеры восхваляют его.
Боль, испытанная Великим эмиром, потрясла все его царство. Должно быть, в Самарканде ее описали словами довольно сильными, раз духовный наставник Тимура, эмир Саид Барака, посчитал своим долгом поехать поддержать его на далекий Кавказ. Старый и больной, эмир уже никуда не выезжал и, естественно, не мог сопровождать в походах того, моральное и религиозное руководство которым он на себя возложил. И все же он отправился в путь не колеблясь. Увы, дорожных трудностей эмир не перенес и отдал Богу душу. «Мой лучший друг меня покинул», — сказал Тамерлан.
Последние потрясения на Среднем Востоке