Тамада. Исповедь с микрофоном

Иштван начал спешно разгребать посуду, перекладывая утварь в пластиковый контейнер, служивший своеобразной мойкой. Обычно его замачивали с моющим средством, и оставалось только промыть содержимое водой. Но сейчас не до генеральных уборок. Спустя минуту звук появился вновь, где-то в глубине стола, точнее даже под ним. Через стеклянную поверхность просачивалось тусклое мерцание, вращая хороводы из световых бликов. Ведущий встал на четвереньки, теснясь между столом и диваном – давление резко ударило по вискам выстрелом охотничьей дроби. Естественно, проще отодвинуть преграду и не корячиться в позе собаки, но похмельный синдром поражает, в том числе и умственные способности человека.

Под столом валялась перевернутая пепельница, точнее то, что осталось от карате-удара. Рядом с ней под плотным слоем окурков вибрировал телефон. Сквозь пепельную сажу пачкой сыпались смс – уведомления. За вычетом сообщений от мчс и мобильного оператора с просьбой внести абонентскую плату, выделялись два контакта. Текст примерно сводился к одному и тому же, вызывая диаметрально противоположные чувства. Иштван поднял начатую сигарету с пола и, прикурив, зачитал последние:

Сообщения/Входящие: Привет, дорогой. Мне нужна помощь. Приезжай.

Две схожих, коротких смс от двух совершенно разных по эмоциональной значимости людей. Кристина Танцы и абонент, именуемый – Не брать. Последний контакт Иштван переименовал около полугода назад, когда любовь всей его двадцати пятилетней жизни ушла, забрав с собой что-то чертовски ценное.

Он не помнил, как оказался на улице. Как бежал по ступенькам, крича охраннику, чтобы тот закрыл офис. Не отложились в памяти и поворот ключа, рокот остывшего за ночь мотора и визг поддержанных колодок. Да и все вокруг не составляло ровным счетом ничего важного. Иштван несся по улице Волочаевской на старенькой тойоте, выжимая больше трех тысяч оборотов, еле успевая перестраиваться из ряда в ряд. И ему глубоко наплевать на сигналивших автомобилистов, ошарашенных прохожих и лишение прав за управление транспортом под градусом. Ей нужна моя помощь. Пять часов назад. Я опоздал. Раз за разом, набирая номер и тщетно пытаясь дозвониться, ведущий нырнул вглубь спального района. Возле школы, не повернув по обыкновению налево, а промчавшись вдоль дубовой аллеи, машина размашисто налетела на лежак. Лежачий полицейский – истинный продукт дьявола, уничтожающий ходовую часть всякого, кто попытается ему противостоять. Стойки больно ударили по корпусу, глушитель сорвало с креплений, мотор взревел с удвоенной силой. Хрен с ним. Главное успеть. На горизонте показалась знакомая арка пятиэтажной панельки.

На телефонные звонки никто не отвечал, как и на свирель домофона. Окна в спальне четвертого этажа светили, но рассмотреть кого-либо в комнате не получалось. Господи, пусть с ней ничего не случилось. Иштван никогда не верил в бога, церковь и таинство прихода, но, как и всякий атеист, судорожно молился, когда прижмет. В детстве он просил у бога четверку по контрольной и тогда бы его отпустили на день рождения к соседской девочке. Он обещал исправиться, перестать лениться и даже самому убраться в комнате, повторительно нашептывая свою просьбу. Но чуда не произошло. На следующий день он плелся домой с очередной двойкой по математике, в полном недоумении и с обидой на все божественное начало. Необъяснимое случилось и в день его крещения. Серебряный крестик, освещенный по всем правилам, таинственным образом исчез с шеи ребенка по дороге домой. Как не старались родители сопоставить факты пропажи, священный атрибут так и не был найден. Так что с верой не задалось с самого начала.

Подъездная дверь открылась. Сердобольная бабулька в каракулевом пальто, с полной чашкой нечто такого, более похожего на гастрономическое месиво, выпорхнула на улицу. Ее мгновенно окружили местные дворовые коты – блохастые и дико костлявые, мяуча на свою тяжелую кошачью долю. Иштван вбежал внутрь, залпом поднялся до нужного этажа, оказавшись возле бордовой двери с ромбовым теснением. Два коротких и одно протяжное нажатие кнопки звонка. В квартире послышались шаги.

– Что за паника? Она появилась в смешных цветастых штанах, необъятных размеров кофте и розовых тапках-зайцах. Явно только проснулась. Ее голос становился особенно нежным, когда она, спросонья, молила оставить ее в кровати навечно. В те минуты Иштван мог простить ей нарушения любой греховной заповеди. Так и сейчас, лохматая и зевающая, она продолжала быть лучшей женщиной на земле.

– Что случилось? Ты мне писала. Я приехал.

– Ничего. Хотела поговорить с тобой.

– Говори.

– А сейчас не хочу. Покурим?

Она достала тонкую сигарету, сначала встряхнув пачку рукой, чтобы убедиться в их наличии. Прикурив, она молча выдохнула дым в беленый потолок подъезда, явно наслаждаясь ситуацией. Он все еще меня любит. До сих пор. Иначе бы не приехал. Иштван закурил в ответ. Злоба закипала. Только она и никто другой может довести до бешенства своей отвратительной детской непосредственностью. Идиотская женская переменчивость.