Там, впереди

— Соображал, — не отрицает Степан. — Но не получается… Как двинусь к ней, как погляжу на ее красоту, в глаза ее темные, с искорками, — и не получается! Тут бы ожесточиться, а мне ее приласкать хочется, рука-то и обмякнет…

— Выпить бы малость для храбрости, — подсказывает задним числом рыженький. — Мне, к примеру, в подвыпитии все бабы на один фасон кажутся… Я бы остерег!

— Цыц! — одергивает Степан. — Много ты в красоте понимаешь!

— Да я что? — примирительно хихикает рыженький. — Я по себе и дерева срубаю…

— Лесозаготовитель нашелся! — отмахивается от рыженького, как от мухи, Степан. — Живем, значит, покусываем друг друга. Огород я все-таки прополол: не пропадать же картошке и капусте! Стараюсь и около двора, и на колхозную работу хожу тоже — в норму, как соседи. А она, жена моя, из кожи лезет вон: днем в поле, а вечером то на собрании, то на лекции, то в агрономическом кружке. То ли стосковалась она за время оккупации, то ли мне назло, только, вижу, из хомута выскакивает, из упряжки рвется вперед. Один раз заявляется вечером, молока с хлебом поела — я себе картошку разогрел и поужинал раньше — и спрашивает, что я знаю о происхождении вселенной. «Очень, говорю, нужна мне твоя вселенная, вон на капусту в огороде червяк напал, поедом ест». Издевается: «То-то и оно, что не знаешь. Вселенная вечна и бесконечна, твой огород в ней меньше макового зерна, а ты и на пылинку не вытянешь!» И, скажи ты, запала мне в голову эта вечность-бесконечность, не хуже того Картапона — все думаю о ней и все не могу смириться, чтобы ни начала, ни конца не было. Как же это так? Думаю и злюсь, злюсь и думаю. И надумал ей, жене то есть, ультиматум поставить. Говорю: «Вот что, Дуся, может, ты образованная стала и в университет готовишься, а только жизнь наша в тупик пошла и дальше ей ходу нету… Уйду я от тебя!» — «Уходи, говорит. Насильно мил не будешь… Капусту с собой забери, зимой с новой женой щи варить будете!..»

И тут, братцы, вижу я, что дошел до точки и надо или вправду уходить, или сдавать позиции. А как же я уйду, когда люблю ее? Началась во мне паника… Выпросил назавтра у председателя лошадь и газанул в райком. Секретарь, толковый мужик, спрашивает, чего это я в рабочую пору пожаловал. Говорю: «Семейная жизнь трещину дала… С женой разрыв дипломатических отношений!» — «Плохо, значит, живете?» — «Как тигры до резолюции», — говорю. «А, по-твоему, тигры до революции лютее были? Тигры как были тиграми, так и останутся, а вы люди. Бил жену?» — «Не решился… Но до мысли доходил».

Рассказал ему все как есть, а он же меня еще и высмеял. «Был ты, говорит, бравым партизаном, а стал ощипанным петухом». Напоследок посоветовал: «Ты лучше с ней, с женой, по-хорошему поговори… Она к делу тянется, а ты задурил — это с нашим братом после войны случается. Если очень уж лихо доведется, — приходи, совет дам, а на большее не надейся, в твою сторону не потяну…» С тем и прибыл домой, — заключил Степан.

— Смирился, значит? — радуется старушка, победоносно оглядывая купе.

— В глубокую оборону перешел, — разводит руками Степан. — Пришлось. Но, однако, был выбит… На ее сторону женская масса стала, а мне мужчины сочувствуют, но глядят в сторону. И попал я в окружение, в моральный котел. Осенью же к нам агронома в колхоз прислали, немолодой, но представительный такой мужчина, обходительный. Проводит он там в кружке занятия разные, а я сижу дома, и словно меня под локоть кто толкает, подсказывает: «Дурак ты, Степан: сидишь тут, хлопаешь на окно глазами, а там этот агроном, может быть, Дусю твою глазами обстреливает, привлекает. Улестит, чего доброго, и останешься ты тут один со своей червивой капустой!» Ну, что долго говорить? Пошел и сам… Куда ж деваться было!

— Смирился все-таки! — подводит итог старушка. — Так и надо. Советская власть вам вожжи укоротила, а вы все в свой двор воз заворачиваете…

— Нет, ты дальше скажи! — радуется рыженький. — Ты до самой точки объясни!..

— Да что объяснять-то? Помирились, в гости или на праздник ходим парочкой, как молодые…

— Нет, ты дальше, — требует рыженький. — Ты все открой!

— А тут и все… Жена, правда, потом бригадиром была, а теперь я на ее месте… Ее заместителем председателя колхоза выбрали.

— У нее и отпуск к брату пришлось просить? — интересуется рабочий.

— Отпуск у председателя просил, у нее неудобно: семейные отношения все-таки…

— Вот, тракторист, мотай на ус, — поучает рыженький. — Видал, что красивая женщина с нашим братом делает? Подавляет!

— Тут пережитки, — говорит заученно тракторист. — Тут о какой жизни разговор? О прошлой. А мы в будущее идем, к коммунизму.

— Ну, заладил! — отмахивается рыженький. — К коммунизму, к коммунизму… Асфальтом тебе туда дорогу выложили, да? Смотри, зацепит каким пережитком, башка двадцать раз на плечах перевернется…

— Пугать тоже не надо, — заступается рабочий. — Они и росли в другом времени, и учились побольше, и жизнь у них другая.

— Все равно пусть учтет, — настаивает рыженький. — А то все норовят на красивых жениться!