Там, на сухой стороне

— Чантри. — Моуэтт говорил спокойно, тщательно подбирая слова. — Я хочу, чтобы ты понял одно: мы потратили много времени и сил и не допустим, чтобы они ушли впустую. Даю тебе еще один шанс. Найди то, что Клайв Чантри привез из Мексики. Если не найдешь, я не стану отдавать тебя своим парням. Я пристрелю тебя собственноручно.

— Похоже, у меня нет выбора, — сказал Чантри, — но все, что у меня имеется, — это ключ.

— Какой еще ключ? — требовательно спросил Пиерс.

— Я знаю, какой, однако еще не могу прочесть его, — признался Чантри. — Хотите вы или нет, но мне потребуется время. Клайв не был мертв, когда вы его бросили. Поэтому он оставил мне кое-что, над чем нужно подумать.

— Что у него могло быть, если мы его бросили умирать? — опять встрял Фрика.

— Он кое-что написал на крыльце. Он написал слово «десять».

Они непонимающе уставились на него.

— «Десять»? Что это значит? — потребовал ответа Фрика. — Десять чего?

— Вы читаете мои мысли, джентльмены, — произнес Чантри. — Десять чего? Тогда я подумал: если он хотел сказать «десять футов», «десять миль», «десять дюймов», почему не написал измерение? Почему лишь слово «десять»?

— Чушь какая-то, — пробормотал Олли Фенелон. — Точно чушь.

— Ты уже догадался? — спросил Моуэтт.

— Может быть. По-моему, он хотел написать «Теннисон» note 1, — сказал Чантри.

— «Теннисон»? Это еще что такое? — с подозрением спросил Пиерс.

— Это не что, — сказал Моуэтт. — Это кто. Это имя.

— Чье имя? — спросил Олли. — Никогда не слышал такого имени.

— Это писатель, — сказал Мак. Он свирепо оглядел остальных. — Если бы вы когда-нибудь что-нибудь читали, вы бы хоть что-нибудь знали. Теннисон был писателем. — Моуэтт взглянул на Чантри: — Он ведь был англичанином?

— Англичанином. И поэтом. Очень хорошим поэтом.

— Поэтом? — Олли был в шоке. — На что человеку писать имя поэта, если он умирает?

— Я люблю поэзию, — спокойно ответил Чантри. — Клайв тоже ее любил. Он не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме меня, нашел то, что он спрятал. Поэтому он хотел оставить ключ, который мог разгадать только я.

— Черт! — сплюнул Фрика. — Если какую-то штуку может найти один, ее может найти и другой.

— Ты, по-моему, уже пробовал, — сказал Чантри, — и что, нашел? Приглашаю продолжить поиски. В этом деле есть место каждому. Вперед, джентльмены!

— Если ты что-нибудь знаешь наверняка, брось болтать и расскажи нам, — сказал Моуэтт. — Он оставил что-то в одной из книг?

— Конечно.

Чантри встал и потянулся. На него были направлены три револьвера, и люди, которые их держали, были готовы убить его. Но не сейчас. Они хотели знать то, что знал он.

— Мы оба любили Теннисона, — сказал Чантри. — Некоторые стихи нравились нам больше, поэтому Клайв, естественно, пытался придумать что-то, о чем подумал бы и я. Тайна сокровища спрятана в одном из стихотворений Теннисона.

— В стихотворении! Кто бы мог подумать! — с отвращением сказал Фенелон. Но вдруг его настроение изменилось. — Я тебе не верю! Ни единому поганому слову. Ты все придумал!

— Может быть, кое-что, — сказал Строун. — Но я видел слово «десять» и не придал ему значения.

Мак Моуэтт внимательно наблюдал за Чантри.

— Ладно, что потом? — спросил он наконец.

— Мне нужна книга Теннисона, — сказал Чантри.

— Ты уверен? — тяжело взглянул на него Моуэтт. — Разве ты не помнишь? Разве ты не знаешь его наизусть?

— Нет, — сказал Чантри. — Не выучил. Я даже не знаю, в каком это стихотворении. Мне нужна книга и время, чтобы изучить ее в хижине.

— У нас нет времени, — сказал Фрика.

— Мы пойдем все вместе, — сказал Моуэтт. — Все, кроме Уайти и Слима. Не хочу, чтобы что-нибудь сорвалось.

Чантри выругался про себя. Во рту пересохло, и он был полон горечи. Это был его последний шанс.

Глава 20

— Мы все тебе не нужны, — сказал Фрика. — Я останусь здесь, вместе с Уайти и Слимом. Будем сторожить пленников.

— Ты пойдешь с нами, — непреклонно заявил Моуэтт.

Фрика медленно встал и сплюнул в костер.

— Если Уайти может остаться, то я, значит, тоже могу, — сказал он.

Оуэн Чантри почувствовал, как расслабляются его мышцы, но мысль работала ясно как никогда. Это может быть последним актом драмы, и если…

— Ладно, Том, — неожиданно легко согласился Моуэтт. — Может, ты просто устал. Посиди, пока мы сгоняем за этим золотом. Посиди. — Он перевел взгляд на Уайти.

— Ты отвечаешь за пленников. За всех. Их нельзя обижать.

Уайти кивнул:

— Понял тебя, Моуэтт. Я их не обижу.

Моуэтт повел свой отряд к хижине. Они уже отошли на достаточное расстояние, когда Пиерс спросил:

— Может, мне вернуться?

— С пленными все будет в порядке, — отозвался Моуэтт.

— Ну, с вашим Фрикой я не оставил бы и старуху, — заметил Чантри.

— Не твое дело, — грубо оборвал Моуэтт. — Твое дело — вести нас к сокровищу.

Они добрались до хижины.

Чантри остановился на поляне, не доходя до порога. В спину его ткнулся ствол винтовки.

— Почему ты остановился? — это был Пиерс.

Чантри не ответил.

— Пошел вперед, — сказал Моуэтт.

Чантри двинулся к дому и мягко толкнул слегка приоткрытую дверь. Она тихонько отворилась.