«Иногда думаю, что ты была в чем-то права, объявляя бессмысленными любовь, надежду, отношения, саму жизнь. Зачем все это, если оно обречено?..» В Вериных письмах впервые стало появляться уныние, прежде ей совсем несвойственное.
«Как ты можешь так думать??? Я была не права, тысячу раз не права. Ты просто еще не пережила горе от окончательной потери своего канадского принца. В горе всегда так: горько и жить не хочется. Но ведь потом проходит, ты же знаешь это лучше, чем кто бы то ни было! И это пройдет. Я так говорила только потому, что не умела справляться с потерями и боялась всего, боялась не пережить. Но ты-то! Дорогая моя, тебе уже ничего не страшно, ты уже просто суперспециалист по переживанию потерь. Ты можешь быть с кем-то, а можешь быть одна. Осталось только одно – полюбить еще кого-то и, быть может, впервые в жизни не делать его сразу своей “семьей”. А потом смотреть, что получится. Знаю, что даю дурацкие советы. Сама-то любить не решаюсь. Но я так беспокоюсь за тебя, дорогая. Я так хочу, чтобы в твоей жизни наступила яркая полоса. Яркая и светящаяся, как ты сама. Ведь ты этого достойна, как никто. Тепло обнимаю тебя. Твоя Анна».
А через полгода в Аниной жизни вновь появился Сергей. Вот так просто вошел в их дверь, как будто никуда не пропадал. Грустно улыбнулся, задумчиво распотрошил несколько компьютеров, вставил туда какие-то штучки и, сказав: «Вот теперь будет работать быстрее», – подошел к Анне и положил на ее стол письмо.
Три лета ушло у них на то, чтобы построить что-то, похожее на корабль. Якоб уже с большим трудом переставлял ноги, но не оставлял надежды. Его упорство и стойкое желание дожить до окончания строительства поддерживали в Гансе временами затухающую веру в то, что это когда-нибудь случится. Прошлым летом они были уже так близки к завершению, но когда спустили корабль на воду, чтобы поплавать вдоль берега и потренироваться, Ганс понял, что ему неимоверно трудно справляться с гигантским парусом, который переменчивый береговой ветер то надувал, то рвал на части. Корабль дергало, им было трудно управлять, и в итоге они налетели возле берега на подводные скалы и пропороли дно. Дыру заделали, на это ушло не так много времени. Но Ганс понимал, что если он не сможет управляться с парусом, то и во второй раз они уплывут недалеко, а главное – он не сможет управлять кораблем, а это чревато очередным провалом.
Всю осень Ганс думал, как помирить эту троицу: парус, корабль и ветер. Как управлять тем, что больше, намного больше его самого. Как-то ночью, в первый зимний шторм ему опять приснился старый сон: солнце, светящее сквозь листья, пронзительное, острое, слепящее. Он проснулся с ощущением того, что решение где-то рядом. Во сне была подсказка, прямо там, во сне, он догадался о чем-то важном. Солнце?.. Слепящее солнце… Нет, не то. Листья, горящие зеленым листья. Горящие… Не то. Листья! Листья – словно много маленьких парусов! Их должно быть несколько, а не один, тогда и управлять ими будет проще! Как же он не догадался раньше! Это ведь так просто, так очевидно. Несколько парусов!
Скоро уже кончится третье лето. Паруса сшиты, опробованы. Корабль готов. Предстоит решить только последние вопросы: кто поплывет вместе с ними и когда они тронутся в путь? Еще его детищу, покачивающемуся на волнах у наскоро сколоченного причала, нужно имя.
Он сидел вместе с Якобом на утесе – их излюбленном месте для короткого свидания с утренним солнцем. Ни тот ни другой никогда не пропускали рассвет – краткий миг встречи с другим миром.
– Я назову его «Святая Агнесс» – в честь женщины, когда-то спасшей мне жизнь. К тому же это та малость, которую я могу сделать для рыбака и Себастьяна. Вы, я думаю, тоже не будете возражать. У вас ведь долг перед этой женщиной, не так ли?
– Я не буду возражать. Это ты хорошо придумал. Хотя мне никогда не искупить всего того, что я сделал, тем более перед той женщиной, которую я любил больше всего на свете.
– Вы любили Агнесс?
– Я любил…
– Тогда зачем вы ее погубили?
– Я просто хотел ее видеть, ревновал к рыбаку, я хотел, чтобы она имела ко мне хоть какое-то отношение. Ты знаешь, я многое в своей жизни сделал неправильно. Хотел власти – и предавал, хотел любви – и заставлял страдать тех, кого любил. В какой-то момент я сделал неправильный выбор и потом уже не мог остановиться: одно потянулось за другим. Меня ничто не оправдывает. Да я и не прошу о снисхождении. Но единственное, что мне позволяет все-таки уважать самого себя, – это то, что я многое сделал для этого города и никогда не предавал свою мечту снова увидеть солнце. И еще, Ганс, я оставил им подробное письмо, где написал все, что знаю. Что врагов на самом деле никаких нет, что где-то там, на других землях есть солнце и плодородные поля.
Я оставил им твои чертежи корабля. Теперь дело за ними: они могут жить, как жили раньше, а могут начать строить корабли и увидеть другой мир. Мы отплываем завтра?