Там, где тебя еще нет… Психотерапия как освобождение от иллюзий

Большинство, конечно, думают, чтобы врага с моря быстрее заметить. А Эрик им и говорит: «Туман же, все равно не видно ни черта, хоть снизу, хоть сверху смотри. Все море в непроглядном тумане». Они ему тогда, мол, для чего же еще? Ведь денег немерено вышка будет стоить. А Эрик возьми да и скажи: «Чтобы за островом наблюдать, следить за всеми горожанами, чтобы четко знать, кто, где и что делает. А для того чтобы сквозь туман видеть, они еще фонарь изобрели мощный очень, им можно посветить, и весь город – как на ладони». Я ему и говорю: «Зачем за нами следить-то? Мы что, враги какие-нибудь?». А он как засмеется и говорит: «Чудной ты, Петер. Конечно, за нами следить, за кем еще-то? Мы ж для Правления самые что ни на есть враги, особенно если из повиновения выйдем!». Ну и как тебе такая глупость? Конечно, я ему звезданул между глаз. Это ж выдумать надо, мы – враги! Я его бью, а он орет: «Да ты – дитя малое, веришь всему, что они выдумали, а они нас, как овец…» За «дитя малое» и убить тогда мог, хорошо еще, что разняли нас. А то так и убил бы… Овцы какие-то… Напридумывал глупость всякую и еще на Правление наезжает!

– А ты-то сам как думаешь, для чего вышка? – Гансу становилось все неуютнее и беспокойнее.

– Как для чего? Конечно, чтобы врагов вовремя заметить! Ведь если они мощный фонарь изобрели, тогда они им и в море светить могут, а значит, быстрее врагов увидеть. Что тут непонятного?

– А ты, Стефан, как считаешь?

– Я не знаю. Я только думаю, что Петер прав. Уж точно Правление за нас, горожан, и никак не против.

– А почему ты так в этом уверен?

– Что, и ты туда же, Ганс? – Петер аж слегка привстал со скамейки. – Ты что, тоже нас во враги записываешь?

– Да ну что ты, сядь, я никого никуда не записываю. Я просто спрашиваю, как можно быть уверенным в том, чего точно не знаешь? Как ты понимаешь, что Правление о тебе заботится? Вот как?

– Да что тут понимать! У тебя же дом есть, работа, да и враги пока не разорили город!

– Может, и нет никаких врагов-то? Ты хоть раз их видел? Ну хоть одного?

– Не видел, но они точно есть. Мне отец рассказывал, что когда мы были еще совсем маленькими детьми, будто приплывали тут одни – лютые звери просто, под покровом ночи пробрались в Город, хотели всех жителей истребить, включая младенцев малых. Так Правление их обезвредило и уничтожило и даже жителям не стало рассказывать, чтобы народ не волновать. Вот такая была история. Отец мой врать не будет. Правда, Стефан? Наш батя, он не мастер истории сочинять. Раз рассказывает, значит, так все и было, и сомнений никаких!

– Ну да… Раз твой батя так говорит, то так все и было, – промолвил Ганс, изо всех сил стараясь скрыть сарказм, – а ты что, Клаус думаешь про это все?

– А я, парни, не думаю. Я живу просто. Чего думать-то? Придут враги – будем отбиваться. Не придут – еще лучше. Хорошо живем-то? По-моему, просто здорово: родились здесь и живем! И что ни день, то радость! Зачем думать о плохом? Кто враги, кто за кем следит? Зачем все это? Пока в нашем городе такие девчонки, всегда есть повод для радости!

Они, увлеченные разговором, сначала не заметили, как в таверну вбежал Хилый и выпил прямо у стойки один за другим два стакана пива, держа их дрожащими руками. А потом, обращаясь ко всем и ни к кому, негромко и слегка заикаясь, произнес страшные слова, от которых все замолкли, и наступила жуткая тишина.

– Тут, эта… Эрика нашли. Мертвого. Он как будто со скалы упал… Но странно как-то – Эрик же самый ловкий из нас и высоты никогда не боялся… Никто не видел, как он упал, только сейчас выловили. Мертвого.

* * *

Она проревела дома два часа, с остервенением содрав с себя обновки, расшвыряв их по комнате, отчего они, точно поверженные и раненые звери, залегли у порога, на диване и возле шкафа. Потом выпила валерьянки – казалось, грудь у нее разрывается от обиды и боли. Ничто в тот вечер так и не принесло ей облегчения. Отчаянно хотелось только одного – перестать существовать, поскольку существующая Анна доставляла ей слишком много боли, которую не переварить, не унять, не вытравить.

Утро пришло, заявив о себе ненавистным звоном будильника, а сил, чтобы поднять голову с подушки, не было. Не хотелось даже шевелиться. Она не могла найти хоть какой-то повод и смысл для того, чтобы открыть глаза и снова встретиться с этим опостылевшим миром.

Через два часа ее выдернул из небытия звонок мобильника.

– Алло, Дерзкая? Это как понимать? Вы куда делись вчера? И почему сегодня вы не на рабочем месте? Учтите, я уже написал на вас докладную. И в отчете опять нашел две ошибки. Вы никогда не станете главным бухгалтером. Алло! Вы слышите меня?

– Слышу, Феоктист Петрович.

– Вы что, больны? Надеюсь, ваш больничный будет оформлен надлежащим образом.

– Да… я больна… Очень… – Язык отказывался повиноваться, и ее слова были больше похожи на стон, что впечатлило даже толстокожего бухгалтера.