Там, где престол сатаны. Том 1

«Милая, невинная моя страдалица! Пользуясь сочувствием одного доброго человека, пересылаю тебе это письмецо мое, первую весточку от меня за последние три месяца. Что сказать? В иные минуты думаешь, что целую книгу о моем подневольном житье-бытье написал бы для тебя. Не о тюремной жизни, довольно однообразной, а о той жизни, которая совершается во мне и в которой ты постоянно присутствуешь вместе с Павлушей. Милое чадо мое! Каково ему без отца! Каково тебе, бедная моя, без мужа и кормильца! Ах, Анечка, право: только я начинаю думать о тебе – так не нахожу для себя покоя. Мне тюрьма тягостна даже не потому, что дверь на замке, охрана и что я тут обречен неволе, а потому, что я не в силах хоть чем-нибудь облегчить твою участь. Когда-то еще подрастет Пашка и станет тебе помощником! Несчастная, беспросветная твоя жизнь. Чем-то ты виновата? За какие грехи Господь с тебя так взыскивает? Ты человек божий, но мой крест лег и на твои плечи. Молюсь о тебе Пречистой и Преблагословенной, Заступнице и Матери Бога нашего. Неленостно, но с усердием молитесь и вы с Павлушей обо мне. А я, каждый вечер и каждое утро становясь на молитву, тешу себя уверенностью, что и вы в это время молитесь Господу и славной Владычице нашей и Приснодеве Марии, и наши молитвы, встречаясь, дополняют одна другую».

Дед Петр Иванович писал на двух вырванных из школьной тетради листах в клеточку, с обеих сторон, карандашом, мелким, убористым почерком.

На двух листочках он стремился сказать как можно больше, для чего тесно лепил слово к слову и строку к строке.

Сергей Павлович мучился, читая, и жалел, что под рукой нет лупы. Особенно трудно приходилось ему, когда в письме попадались слова почти стершиеся. Всякий раз при этом его охватывало тревожное чувство. А вдруг в этих словах заключено нечто чрезвычайно важное, и без них исказится самый смысл того, что, должно быть, с опаской доверил бумаге дед Петр Иванович?

Вот он пишет: «Утешает меня…» – а далее из поблекших буковок складывалась (кажется) «книга». Какая? Вспомнив белого старичка, Сергей Павлович решил, что речь идет о Главной Книге – о Евангелии.

Но что такое «место… ль»? Почему с «м. Сергием нам нет ни чести, ни…»? Исчезнувшее слово, скорее всего, начиналось с «ж». Жалости? Жадности? Однако «жадность» тут совсем ни при чем. Может быть: жизни? Кто такой Сергий и что значит крохотная «м» с точечкой перед его именем? И кто такой «К…», о котором дед Петр Иванович написал, что он «злой гений нашей православной жизни?» Этот «злой гений» вместе с каким-то Введенским, по мнению деда, «губят несчастного брата Александра».

Мысли мешались.

Вглядываясь в блеклые строчки, отмечал приверженность деда старой грамматике с ее твердыми знаками после согласных в конце слов и ятями.

Для «Бога» непременно прописное «Б».

Впервые узнал, как звали бабушку.

«И твоя небесная покровительница, благоверная княгиня Анна Ка… я».

Казанская? Калужская? Костромская?

Не знаю.

Письмо из другого мира на незнакомом языке.

Медленно читал Сергей Павлович: