Там, где начинается река

Мэри-Джозефина явилась к нему словно редкостный и гениальный алхимик, который обладает чудодейственной силой превращать свинец в золото. В продолжение нескольких минут она совершенно изменила тот мир, в котором он жил до сих пор, и залила все вокруг волнами великой любви и еще более великого желания.

Прошло столько времени, а он все еще чувствовал на губах своих ее поцелуи, а на шее след ее крепкого объятия… Очень может быть, что она еще не спит! Может быть, она сидит по ту сторону двери и думает… думает о нем, точно так же, как он думает о ней, с огромной любовью! Может быть, она стоит теперь на коленях и в тот момент, как он держит в руках таинственное предостережение Смита, молится за него!

Первым импульсом, властно заговорившим в нем, было — бежать, бежать немедленно и тем спасти свою жизнь. Он сможет бежать! Ночь проглотит его совершенно незаметно для других. Но уже в следующую минуту он назвал себя подлым изменником по отношению к Мэри. Его возбужденные нервы начали мало-помалу успокаиваться.

Во-первых: чего ради Смит счел нужным сделать подобное предостережение?

Почему не отправился непосредственно к инспектору Мак-Довелю и не раскрыл ему того очевидного факта, что человек, выдающий себя за Дервента Коннистона, на самом деле не Дервент Коннистон, а Джон Кейт, убийца отца Мириам Киркстон?

Этот вопрос снова взбудоражил все его нервы. Он еще и еще раз прочел записку. Это было определенное утверждение и ни в коем случае не предположение. Смит не выстрелил на авось, на всякий случай. Он знал, что делает, на что идет, он был уверен, что обращается не к Дервенту Коннистону, а к Джону Кейту. И почти не сомневался в том, что Джон Кейт убил англичанина с единственной целью завладеть его бумагами.

И при всем том он не направился к Мак-Довелю!

Глаза Кейта снова обратились к белой карточке.

«С приветом от Смита».

Что должны обозначать эти загадочные слова? Ведь несомненно следующее: написав свое приветствие, Смит хотел предостеречь его и дать ему полную возможность спастись, пока не поздно.

Его первая тревога несколько улеглась. Чем дальше он разглядывал белую бумажку, которую держал в руке, тем более убеждался в том, что Смит меньше всего думает разыгрывать мелодраму, а действует на основании личных мотивов. Смит вел свою собственную игру, и если избрал столь странный способ предупреждения, так сделал это только потому, что сложившиеся условия требовали таких мер, а не иных. Ясно было еще и то, что Смит всячески остерегается непосредственного участия в этом деле, личной ответственности. Таково, по крайней мере, было впечатление Кейта.

Он повернулся к окну, желая тщательнее прежнего осмотреть его. Не было никакого сомнения, что китаец пришел этим путем. На подоконнике, равно как и на шторе, хранились следы грязи; большое грязное пятно было и на полу. Впервые, быть может, в жизни безупречный Смит не обратил внимания на свои ноги. Кейт легко обнаружил то место возле двери, ведущей в большую комнату, на котором Смит стоял и прислушивался к разговору Мэри-Джозефины и Мак-Довеля, дожидавшихся возвращения мнимого Дервента Коннистона.

Совершенно неожиданно для самого себя Кейт впился взором в среднюю филенку двери. Стены комнаты были выкрашены белой краской, а дверь — желтоватой, под слоновую кость. И на филенке резко выделялась отметка, сделанная свинцовым карандашом: «10 час. 45 мин. веч.» Смит таким образом отметил время своего ухода.

Изумление Кейта нашло выход в тихом восклицании. Он взглянул на часы: четверть первого! Он вернулся домой раньше десяти часов вечера, и пронырливый Смит таким таинственным образом давал ему знать, что в продолжение трех четвертей часа (с лишним даже) он стоял у двери и прислушивался к его разговору с Мэри-Джозефиной и в замочную скважину следил за всеми их действиями…

Кейт подумал было о том, что в этом деле замешан маленький Валли, но он не надолго остановился на этом предположении и, к большому своему изумлению, поймал себя на том, что почти спокойно реагировал на откровенное признание Смита в подслушивании и подглядывании. Комната, в которой он сейчас находился, раскрывала ему странную, загадочную, замысловатую повесть, и он прислушивался к ней с нарастающим интересом, прекрасно понимая, что все свои знаки Смит оставил не из бравады, а с определенным, сознательным намерением.

Кейт всегда очень остро и четко откликался на всевозможные психологические явления и в большинстве случаев без труда раскрывал их истинную сущность. Точно так же, как уверенность в духовной близости Дервента Коннистона заставила его недавно лгать Мэри, и теперь какое-то чувство подсказывало ему, что комната может и должна поведать многое, что имеет решающее значение для его жизни.

Для разъяснения создавшегося положения Кейт решил прибегнуть к старому испытанному способу, основанному на дедукции. Он сел, снова зажег свою трубку и постарался всеми мыслями сосредоточиться на Смите, отделив от него то, что имело какое-либо касательство к этой комнате и к событиям истекшего вечера.