Маринка, вся в расстроенных чувствах, принялась рассказывать про макаронника, обманувшего надежды. С виду на ангела походил, а при ближайшем осмотре крыльев не обнаружилось. Такая упрощенная версия, нелетающая. Да, это ее, кажется, особенно огорчает: оно не летает. Оно еще недавно было средоточием всех (не)земных достоинств: тонкий-чуткий; теплый-пушистый; семейство его — вообще мечта дочери алкоголика. В результате в семействе она себя чувствует как раз дочерью алкоголика, телом инородным. Нашла куда вломиться: в дружную итальянскую семью, да прямо под бок к мамме… А пушистый оказался, скорее, взъерошенным — с утра до вечера читает нотации, не совсем понятно о чем, но разбираться неохота. Похоже, не оправдала Маринка его иллюзий. Да, он еще весь какой-то в иллюзиях (болеет, что ли). Такие иллюзии начисто по выходе из подросткового возраста теряются. Тяжелый случай. Было самое время возликовать — за что боролась, на то и напоролась, да ревет без остановки, жалко ее. Даже не то что жалко, а понять можно. Этот, ангел недоделанный, вещает, а у нее «сежурка» на излете, и чем все кончится, легко предположить.
— Он собрался писать письмо Саркози…
— Скажи ему, что во французском МВД с туалетной бумагой перебоев нет.
— Он не понимает! Он на облаке живет!
Сковырнется с облака, а планировать не на чем. Помнится, как-то пришлось документы подделать, чтобы из страны не вылететь: дрожал хуже листа осинового, так что Маринкины проблемы знакомы.
Смотрел на нее — те же свитер и джинсы, в которых ушла. Та же она… Положила ладонь на руку.
— Нет, только этого не надо.
Тут ее совсем развезло. Она была похожа на потерянную собачонку. Сказала, сморкаясь, — не сразу расслышал — «люблю все еще». Второй раз руку не отдернул.
60
Десять вечера, остров Ибисов. Ноэль торчит на работе — до полудня проспал (в сбитом режиме она виновата, Марина, — по разумению его папеньки).
— Ноэль, зайти за тобой?
Побежала бы в Нуази, ну так это за гранью приличий.
Стоишь на мостике. Будто взяли гигантский ластик и стерли человека, за которым пообещала зайти. За которым когда-то хотелось идти: крылья мерещились. «Ангел недоделанный», сказал Корто…
И эти его фразы: «Важно одно: не заставить другого страдать», «Не надо стесняться того, что чувствуешь», «Проживать настоящее»… Рядом человек в судорогах корчится, а он «настоящее проживает». За столом его матери тарелку не передала — отец встал, взял, — «пожилой человек вынужден прыгать», «у тебя этого нет в генах», «оно должно идти от сердца» — понеслось, едва в комнату спустились. Да не поняла, не подумала, не попросили! «Шестым чувством надо угадывать, что ближнему нужно!» — «Я научусь угадывать…» — «Нет! Этому не научишься!» Пошла ведь за ним, потому что стать хотелось, как он, с генами и сердцем. Тепла хотелось. Так тянет позвонить Корто…
Стукнула в дверь кабинета. Сидел за компьютером, уже в пальто. Поднял голову, бросил безучастно:
— Мне надо кое-что доделать.
— Дома доделаешь.
Откинулся на спинку стула:
— Я всегда знал, что между вами ничего не порвано.
Кто ему сказал, где она была? Матушка доложилась…
— Помнишь, я говорил — не поднимайся за цаплей? Вот оно и встало между нами.
Да, тогда она и поняла, насколько была дорога Денису.
— Так и вижу вас в обнимку посреди улицы, — Ноэль перевел взгляд на календарь с японками. — Может, и целовались.
— Ты ж за свободу?!
— Я не могу быть с женщиной, которая любит другого. Это никому не нужно.
— Не нужно, — повторила Марина.
Денис шел к машине, у нее был прямой
61
— Заявил: «Раз ты три года с ним прожила, значит, ты такая же, как он. Иначе не смогла бы с ним оставаться».
— Тебе эти нотации не надоели? — Ксеня покосилась на Франсуа. Он был в мрачном настроении, не стоило его дразнить долгим телефонным разговором.
— Надоели. Ксенька! Денис сходит со мной в префектуру.
— Марин, любит он тебя. Возвращайся к нему. Ведь этому… Ноэлю-празднику ты до лампочки. И что ты с ним торчишь?
Как объяснить… Ноэль — вроде Анькиного отца. Снимет с себя пальто и накинет тебе на плечи. А потом ты для кого-то сделаешь что-нибудь. Тебе будет легко давать: атмосфера такая. Забудешь, что каждый за себя. Давно хотелось забыть.
— Да нет, Ноэль предложил оформить меня переводчицей в его фирму. Чтобы рабочую визу дали.
Не обескураживать же Маринку… Говорят, семейный вид на жительство поменять на рабочий нереально, не любят префектурные работники, когда иностранки замуж выскакивают, находят работу и бросают французских граждан.
Женька прошла мимо, направляясь на кухню.
— Женя! Не ешь перед сном, тебя и так разнесло!
—