Там, где хочешь

— Я бы с ним с удовольствием развелась. Он не моется, зубы не чистит вообще! Неделями не переодевается, пока козлом не завоняет. Гений! Рисует только потому, что у него Дугин, перекупщик, на загривке сидит. А как он курит? Марина, полторы пачки в день! Я задыхаюсь! В каком же я оказалась тазу… Еще и ты уехала…

— Мама! Я не могу, понимаешь, не могу сидеть рядом с тобой, раз ты свою жизнь угробила! Ну прости меня!

Заноза: бросила мать.

Мама помолчала.

— А с другой стороны, он несчастный человек. У него никого, кроме нас, нет. Жалко его.

Так всю жизнь и прожалела. Отец ни разу у нее прощения не попросил. У него принцип — никогда ни перед кем не извиняться. Он гордый и вообще всегда прав.

Звонки домой душу травили. Маму не спасешь, она из тех утопающих, которые делают вид, что плавают. А может, и правда это способ существования?

Теперь этот тихий кошмар живет только в телефонной трубке. Так уже было — когда она сбежала к Аньке, когда за Витю выскочила, когда к Вадиму перебралась. Но каждый раз жизнь возвращала ее в исходную точку — домой.

Сейчас — всё. Ничто ее туда не вернет. Ничто не вырвет ее из этой радости: быть там, где хочешь, с тем, с кем хочешь. Ничто не выудит из паутины улиц с дивными, странными названиями — как-то искала Новый мост и оказалась на улице Сухого Дерева; бродила по кварталу Марэ, отводя глаза от однополых парочек, оккупировавших террасы кафе, и наткнулась на улицу Плохих Мальчишек; а недалеко от кинотеатра, где смотрели с Корто «Говори с ней», набросала в блокноте улочку Радуги. Гулять начала, едва потеплело. И казалось, что город мягко подшучивает над ней: возле монпарнасского кладбища она обнаружила Адов проезд, а недалеко от Восточного вокзала — Райскую улицу; отсюда дотопала до улицы Бога и была разочарована: Бог оказался всего лишь генералом, героем битвы 1859 года при Сольферино. Подойдет такой генерал, протянет руку: «Бог. Очень приятно»… Отыскала два тупика: Сатаны, в двадцатом округе, и Двух Ангелов — недалеко от бульвара Сен-Жермен. Шла без карты и попадала на улицы Обезьян, Ножниц, Камушка, Деревянного Меча или Кроличьей Мельницы. Но самым любимым названием оставалось это: улица Золотой Капли в шумном квартале Барбес. И прошлое, которым дышала телефонная трубка, казалось немыслимым, невыносимым. Ее будто болтало, болтало по морю и наконец прибило к этому городу, к этому человеку. А все прочее осталось на другом конце земли, забылось, ее там больше нет.

103

— Я же тебе говорила, что послала рисунки Матьё! Не слушаешь никогда.

Ага, так и поверил. У них, похоже, виртуальный флирт. От Матьё можно ожидать.

— Ладно.

— Что — «ладно», с трагизмом в голосе? И нечего в моем компьютере копаться.

— Во-первых, никакого трагизма, а во-вторых, не ты клянчила программу с болванками писем?

Надоело ей в книжном, прочь порывается: решила мотивационные письма рассылать во все концы. Сама, правда, не знает в какие.

Мэйл от Матьё смотреть не стал. После того, как ознакомился с дневником Марго с пятью страницами про итальянца, до рвоты откровенными, — всё. Не хочется никуда нос совать. Веры их сестре не было и не будет, так зачем принюхиваться? Само всплывет.

Кстати, у Марго, как и у Маринки, плохо получалось врать. “Honey, — сюсюкала, — I love you too much… look at me, honey”, — и в глаза заглядывает, ну ясно — что-то не то. И это слащавое “honey”— через слово, и дешевое “love”, которое сам выдавить не мог, на “like”только хватало. После истории с итальянцем за руку ее не поймал, но она явно флиртовала — когда в юридической конторе стажировалась, и в универе у нее ходил хмырь в приятелях.

Да итальянской истории было достаточно. Тогда и купил «Американку в Италии» Рут Оркин — фото метр на полтора, — то ли Марго куснуть хотел, то ли и правда заворожила эта фотография.

Идет там себе мамзель по площади, вдоль здания с массивными колоннами, красивая, высокая, худая, волосы на пробор посередине. Платье длинное, с неглубоким вырезом. Сандалии. Лицо ее всегда притягивало… лицо Мадонны. И вокруг — десятка полтора самцов, итальянцев, зубоскалов. Смеются, улюлюкают, а она топает, как сквозь строй, в сумочку вцепилась. Это фото прославило Рут Оркин, ее визитной карточкой стало. Более полувека с тех пор прошло — все участники уже старцы: маразм, альцгеймер, лекарства, неблагодарные дети; а кого-то и червячки съели. Фотография постановочная (красотка — модель Джин Аллен, подруга Оркин), но сценка не выдуманная, а подсмотренная.