Там, где хочешь

Оставила человека, к которому пришла учиться любить. И отдавать ее, любовь. Но как не оставить: стал невыносим. Всегда таким был? Или разочаровала она его? Лишь однажды купила ему любимого горького шоколада в лавке напротив церкви. Не хотела идти в кино на фильмы, которые выбирал он, «стрельбу и драки». Раздражалась на дурацкий пылесос… щедрости не хватило взять в руки эту адскую машинку. Вот так претендуешь на чуткость другого, а сама не замечаешь, что не даешь ничего. Она такая же, как Корто. И с этим надо жить?

Марина не заметила, как Айко стала улыбаться.

— Не думала, что ты самоедка, — Айко подавила улыбку. — Это все излишняя патетика — «с этим надо жить»… А ты не живи. Ничто не мешает тебе действовать так же, как Ноэль. Он тебе рядом для этого не требуется. А то, что ты не смогла вернуть ему той же монетой… Ну так это он пришел в твою жизнь, чтобы что-то изменить, а не ты — в его. Знаешь, что у каждого есть свой ангел? Если не совершишь ничего ужасного, он тебя не оставит. И будет приводить к тебе нужных людей.

Да, если ничего не останется от Ноэля, значит, зря ангел старался. Кто знает, сколько сил ему стоило организовать это все: ее работу в «Акации», дежурство в ту ночь; вымотать Львенка, Ноэля сбить с дороги… И все для того, чтобы Марина узнала: есть другая жизнь.

— Ай, вот теперь мой ангел тебя мне привел.

Айко отвела глаза.

— Ошибаешься.

Марина подумала: и правда, с какой стати Айко должна помогать ей, вводить в профессию, квохтать над ней? Где она, а где Айко Аоки…

— Ошибаешься, Марина. Ты нужна мне.

25

— Айко!

Кристоф пересекает двор колледжа, останавливается, совсем близко. Берет золотой крестик, что лежит у нее в ямке между ключицами, тянет на себя. Цепочка впивается ей в шею.

— Отпусти! — она бьет его ладонью по руке.

— Ты разве не буддистка? — пальцы Кристофа разжимаются, скользят по груди.

— Обнаглел, что ли?

Айко разворачивается и идет прочь. Ей пятнадцать, Кристофу на год больше. Хамоватый тип. Невысокий, крепкий, волосы ежиком; особенно его пальцы противны — короткие и пухлые.

Спустя два дня она обнаруживает его в холле своего дома возле лифта. Он стоит, опершись рукой о дверь подсобки, где жильцы хранят велосипеды и коляски.

— Тебя правда Айко зовут? А чего имя такое странное?

— Отвали, — она вызывает лифт.

— Ты красивая, — Кристоф делает к ней шаг, прижимает спиной к стене. Кнопка лифта врезается в позвоночник. Пухлые пальчики сжимают грудь, больно.

— Отвали, я сказала, идиот! — она пытается оттолкнуть его, но он сцепляет рукой ее запястья, прижимается всем телом. Он не пытается поцеловать. Просто мнет ее ладонью, как пластилиновую массу.

Лифт приходит. Неизвестно, пустой или нет, — Кристоф ослабляет хватку, она пинает его коленом в живот. Двери лифта закрываются, разделяя их. Кристоф хватает ртом воздух:

— Я до тебя доберусь, сучка!

Проходит неделя. В колледже Айко иногда видит Кристофа, он перешептывается с приятелями, но держится на расстоянии. Она старается не оставаться одна; в дом входит только за кем-то. Но Кристофа в холле нет. Она думает о том, что он дурак и трус.

В воскресенье Айко возвращается от подруги в десять вечера, льет дождь. Стоит под портиком у входа, но никто не идет: все по домам или по гостям. Она заходит в холл, но свет включить не успевает.

26

Про то, что дочь уже полгода нюхает кокаин, Адель Коимори узнаёт от домработницы. Та нашла дневник Айко, сунувшись к ней под матрас. Странный дневник, исписан двумя фразами: «Я виновата, я виновата, я виновата» и «Простите, простите, простите». Рисунки в стиле манга, запрещенной в доме; и не просто манга — хентай, гадкая порнография, откровенное насилие: перекошенное ужасом лицо девушки, заломленные руки, порванная блузка, щека, прижатая к велосипедной цепи, с капельками крови, додуматься же надо до такого. Рядом с девушкой — всегда двое, один невысокий, крепкий, волосы ежиком, а второго не видно, второй — только тень, черный заштрихованный силуэт. И часто рядом велосипеды, с чего бы.

Учителя заладили: переведите дочь в школу попроще, девочка у вас проблемная, не учится. Вот тебе и проект. Орала на нее — без толку. Молчит. Пришлось перевести, но и тут она одна из последних. Теперь еще кокаин и порнушка — полный набор.

Подумалось: Айко давно не носит золотые цепочку и крестик, сказала, что потеряла… Адель бросилась за шкатулкой, где драгоценности хранила, — так и есть, кольцо пропало с рубином, браслет с изумрудами, который муж на годовщину свадьбы дарил. Дверь хлопнула, домработница заглянула в спальню: «Пришла!» Не стоило при посторонних, но не сдержалась — схватила дочь за волосы, стала по щекам хлестать. Домработница-полька перепугалась, выскользнула за дверь.

Айко закрылась в своей комнате, но через минуту вылетела — бледная, всклокоченная, худая, круги под глазами. Шестнадцатилетняя девочка подсела на кокаин: отца нет, мать в разъездах, бабушка с дедом — в глубокой провинции. Если бы Гражина не полезла под матрас…

— Где мой дневник?!

Не крик, а визг. Ответила спокойно:

— Я еще не дочитала.