Там, где хочешь

— Любить или нет — личное дело каждого. Я когда-то не могла примириться с мыслью, что матери до меня нет дела, что я для нее проект. Считала, что никому не нужна, кроме деда, который далеко… А потом пришло знание, что есть понятие дороги. Если тебе не по пути с отцом, дай ему идти, куда он хочет. У тебя своя дорога и своя жизнь.

— Да никуда он не хочет, хочет только водку пить… — Марине не нравился этот разговор. Что Айко может знать о том, как опухает у отца лицо после двух рюмок, как он унижает мать — только потому, что она ему это позволяет. Женщина, написавшая письмо острым почерком, наверняка не догадывалась, что он может быть таким.

— Он страдает, вот и всё, — Айко смотрела прямо сквозь свою ровную челку. — Он никем не стал, а мечтал; он потерял женщину, которую любил; он одинок. Отпусти его, если не можешь помочь.

21

У Синего Дерева ветви плакучей ивы. Они падают до земли — получается шатер из листьев, сквозь который можно смотреть на мир. Здесь, у ствола, всегда прохладно — легкая такая прохлада, приятная. И тишина. Айко ныряет сюда всякий раз, когда в мире становится неуютно. Только — так дед учил — это не бегство. Она смотрит сквозь тонкие ветки на детей, носящихся на перемене; на гроб отца; на противную бебиситтершу. Айко здесь, и ее нет. Звуки, что долетают сюда, не жалят, это просто шепот радио. Она играет в салочки, будучи «в домике».

— Синее Дерево — часть мира. Его чудесная часть… И тебе дано приходить сюда, когда пожелаешь.

Дед разговаривал с ней как со взрослой. И детские ее беды воспринимал как настоящие. Хотя нет, они и были настоящими…

— Я спрячусь у Дерева, меня никто не найдет! — Айко утыкалась лбом деду в плечо.

Он тихо смеялся.

— Ты тоже часть мира. Бежать от него — бежать от самой себя.

Получалось, что она, Айко, и гадкий мальчишка, больно схвативший ее за волосы, — две детальки пазла, из которого складывается картинка мира. Если на мальчишку обижаешься, значит, как бы немножко обижаешься на себя.

— Глупо обижаться на себя, правда?

Дед умер два года назад. Но для нее он превратился в ветвь Синего Дерева.

22

— Ай, а почему Дерево — синее?

Айко потянулась, улыбаясь: сон прошел.

— Синее… или зеленое… особенное или обыкновенное. Ты знаешь, что в Японии синий и зеленый цвета обозначаются одной идеограммой?

— Нет.

— Да, вот такая странность. Правда, «ао» — скорее, синий цвет. Но зеленые овощи — тоже «ао». И зеленый свет на переходе…

Марина распахнула глаза.

— «Ао»? А что значит «ки»?

Айко улыбалась, уголки губ озорно вздрагивали.

— «Ки» означает «дерево».

23

— Европейцы норовят все объяснить логически. Например, «Айко» они переводят как «любимый ребенок» — поскольку «ай» значит «любовь», а суффикс «ко» — уменьшительно-ласкательный и применяется к женским именам. Для японца это просто две идеограммы, оказавшиеся рядом. Один француз как-то спросил: «А фамилия Судзуки переводится как “деревянный колокольчик” или “колокольчик на дереве”?» Я ответила: «Вам приходилось слышать деревянный звон?» — и господин принялся выяснять, зачем колокольчики на деревья вешают. Да просто две идеограммы угодили в одну фамилию — «судзу», «колокол», и «ки»…

— Ты говоришь «европейцы» — будто не относишься к ним и не прожила здесь семнадцать лет!

— Лучше бы не прожила, — Айко опустила глаза, ее рука разглаживала покрывало с ирисами.

— Это… из-за деда? Не хватало его?

— Дед тут ни при чем. Давай не будем об этом.

Замолчали. Марина легла на подушку, стала говорить, глядя в потолок.

— Знаешь, Айко, воистину человек не ценит того, чем владеет. Париж был твоим, и ты покинула его. Я мечтала жить здесь, и вот у меня десятилетний вид на жительство, а внутри… пусто. Хозяйка отеля поможет снять конурку, но что дальше? Рисунки мои тут никому не нужны, или мне кажется, что не нужны, — но от этого не легче. Кем мне работать? Я училась на компьютерного дизайнера, но не мое это. Нет в этом жизни. Для радости мне остаются только эти улицы, витрины, этот язык, эти лица — но они чужие. Я одна.

Айко смотрела на Маринин профиль, теребила уголок губ кончиком языка.

— Ну вот ты и освободилась от своих зависимостей. Или от любовей, что часто одно и то же. От любви к городу, к Ноэлю, к тому, другому…

— Его звали Денис.

«Его звали».

— Одиночество — это еще и свобода, — Айко скользнула взглядом по картине над кроватью. — Синее Дерево… оно дает свободу, но под его кроной ты одна.

— Я не хочу быть одной.

— Ты не хочешь быть свободной? — Айко хмыкнула. — Не стоило ли остаться с Ноэлем?

Марина резко повернулась.

— Айко… я не могла… Я не смогла, может, самого главного…

24