Там, где горит земля

Поезд замедлил ход, тихо зашипели пневматические тормоза. Большая часть пассажиров вышла на предыдущей остановке, в салоне осталось совсем мало людей. Проходя к выходу, медик пропустил вперёд совершенно лысого человека с военной выправкой и солидным набором орденских планок на груди. Тот кивнул, молчаливо благодаря за услугу.

Судя по желтоватой лоснящейся коже без пор, перчаткам и характерным дёрганым движениям, незнакомец когда‑то был страшно изувечен, получив сильнейшие ожоги, лишившись рук и ног. В нынешние времена искусственная кожа и биомеханические протезы были почти неотличимы от настоящих, но по какой‑то причине увечный не хотел или не мог пользоваться современными образцами.

На лацкане его куртки Поволоцкий заметил редкий значок — маленькая стилизованная ракета, расположенная горизонтально, и три языка пламени над ней. Знакомый символ. Знакомый и очень редкий – слишком мало осталось в живых тех, кто когда‑то надел форму с эмблемой танкоистребителей. Ещё у калеки оказался «георгиевский бант» наград, но почему‑то без самого первого, четвертой степени. Полных георгиевских кавалеров было меньше трех тысяч за всю войну. «Висла$1 — значит, они с Александром дрались где‑то рядом. Две «Отваги». «Крест заслуг». Кто‑нибудь из молодых энтузиастов военной истории по одному списку наград мог бы, наверное, вспомнить имя, фамилию и боевой путь героя…

Человек из прошлого, такой же, каким иногда чувствовал себя Александр. Каким был Терентьев, про которого теперь пишут книги и снимают фильмы — кинографические и «телевизионные».

Заслуги Ивана были слишком значимы, чтобы скрыть их обычными приемами сохранения государственной тайны. Терентьев много сделал для победы, стал известен, после излечения занимал весьма значимые посты, как в ходе войны, так и после неё. Скрыть его роль и происхождение казалось почти невозможным, поэтому «попаданец» был забыт, навсегда похоронен в тайных архивах, под грифом «Только для Его/Её Величества; хранить вечно». Вместо пришельца из иного мира в историю шагнул гениальный аналитик, резидент имперской военной разведки, работавший в западной Европе до вторжения Евгеники, отозванный на родину с началом войны, для ответственной штабной работы.

Естественно, что такая удивительная жизнь, полная приключений, да ещё с любовной историей Ивана и Ютты, привлекла внимание писателей и кинографистов. Это немало веселило самого «гения разведки», до самой его смерти в восемьдесят восьмом году. Даже самые совершенные, новейшие методы лечения, предоставленные Империей и Конфедерацией, оказались бессильны – организм, изнурённый ранениями, а так же многолетней работой на износ, просто исчерпал запас прочности и отказался служить дальше. Иван угас в течение трех месяцев, но до самого конца с пролетарской прямотой посылал подальше тех, кто пытался ему соболезновать. Как говорил сам Терентьев – пережить революцию, гражданскую смуту, две мировые войны, повидать социализм и империализм, уйти в отставку заместителем канцлера, обрести семью, увидеть внуков и умереть в твердой памяти и здравом рассудке – о чем жалеть? И в этом с ним трудно было спорить.

Покидая вагон, Поволоцкий бросил прощальный взгляд на плакатик. Терентьева играл очень хороший, известный актёр, даже внешне похожий на прообраз. И все же… никакое актёрское мастерство не позволяло в полной мере повторить впечатление, которое Иван производил в личном общении. Не могло воспроизвести его взгляд, спокойную, сдержанную мудрость человека, дважды заглядывавшего в преисподнюю войны на истребление.

Обожженный противотанкист так и остался на перроне, он стоял, положив на перила ограждения руки в тонких черных перчатках, сквозь которые проступали узлы искусственных суставов. Просто стоял и смотрел вдаль, на неяркое послеполуденное солнце, почти не щурясь. Его глаза странно блестели, словно от сдерживаемых слез, но Александр не всматривался. Медику хватало своих мыслей и переживаний.

Тропа была вполне видна. Здесь явно ходили, не слишком часто, чтобы протоптать настоящую тропинку, но достаточно, чтобы буйная трава раздалась в стороны, указывая путь. Поволоцкий склонился и провел рукой по зелёным стрелкам, тянущимся вверх, к солнцу. Среди трав виднелись какие‑то дикие цветы жёлтые и сиреневые – Александр не знал, как они называются. Растения легко щекотали ладонь — словно муравьи перебирали крошечными лапками по коже. Лёгкий ветерок колебал усатые метёлки ковыля.

Три десятилетия сгладили, стерли все следы того, что когда‑то здесь шло страшное сражение, в котором погибли тысячи людей. Даже чаши стеклоподобной корки, оставшиеся на месте атомных взрывов, растрескались, скрылись под напором кустарника и молодых деревьев. И все равно – поисковые команды до сих пор находят в здешних местах кости убитых воинов, ушедшие в землю. А на фасах «Огненной дуги» поисковики работают круглогодично, и все равно не видать конца их тяжелому труду.

А где сейчас нет работы для них к западу от Вислы?..