Там, где ангелам нет места

– «Море – наш первый дом, море – наша жизнь. Не страшен нам сам Посейдон, ибо море – жизни песнь». – Прервал девушку Эрнест, с улыбкой выдавая неумелый стих.

– Так ты о них что-то знаешь?

– Я всё же помню географию. Живут они к западу от континента. Вся их территория это корабли и море. Границы имеются только на буях и то большинство неисправно. Поэтому его ещё называют «Плавающим Регионом». В принципе, это со всех сторон правильно.

– А ты знаешь, кто там сейчас правит?

– Собрание Капитанов. Каждый большой корабль у них что-то вроде плавающего города, а малые судна подчиняются ему, как управленческому центру. – Эрнест притих и тут же мгновенно развёл руками. – Почему все регионы так похожи?

– Разве? – В голосе дамы явно ощущалось удивление. – Разве Эльзас и Лотарингия так похож на Восточную Бюрократию? Едва ли можно хоть на малую толику сравнить «Нэхт’Ар-Варо – Ларманская Империя» с Исландской Анархистской Унитарной Коммуной? Едва ли ты сможешь найти даже грань равенства у Бретонского Двора и Английской Республики. Я не вижу тут ничего похожего.

– Эбигейл, ты знаешь, что все они, несмотря на абсолютную разношёрстность, являются едиными и нерушимыми. Вся суть регионально-конфедеральной политики сводится к тому, чтобы лишь показать, «независимость и самоопределённость всех субъектов страны, их уникальность». Ты не глупа и сама понимаешь, что их «яркое неравенство» лишь ширма, за которой монолитная истина.

– О какой истине ты говоришь?

– Ох, почему я слышу в твоём голосе осторожность? – Возмутился Эрнест. – Ты знаешь, что власть в регионах ничтожна перед Корпорациями. Именно они сплели между собой Либеральную Капиталистическую Республику. Подобно нитям, финансовые и товарные потоки стянули между собой эти лоскуты. Да и сообщества, организации «Вестников Свободы» тоже как нити. Все их федерации, конфедерации, движения, объедения – они как щупальца, стягивают страну в единый монолит. Связи Корпораций и «Вестников Свободы» настолько сильны и… липки, что никто не подумает выходить из страны. И связи Корпораций в итоге переплелись с нитями тысячи сообществ и Культа Конституции особенно, превратив связывающие нити в «металлические тросы». Эбигейл, эти путы крепче любого страха. Запомни: гей, лесбиянка, легальный педофил, неосексофил, наркоман, декадент или иной извращенец не позволит уплыть субъекту страны, если там кучи других извращюг. Они вцепятся зубами. Такова суть федерально-конфедеральной политики. Уникальность – лишь эфемерная показушная иллюзия, ибо все равны в своих извращениях и похоти.

– Я поняла, Эрнест. Ты прав, но прошу, пускай, всё, о чём мы говорили, останется между нами. Ты сам знаешь, что мы сейчас наговорили на пожизненное.

– Эх, Эбигейл, ты должна знать, что я никогда не позволю тебе попасть в беду. Пускай даже если передо мной встанут те иерофанты из Культа Конституции, я натяну их капюшоны им на причинные места и вытащу тебя. С меня хватит потерь.

Девушка улыбнулась, а её чуть смугловатая кожа приобрела красноватый оттенок. Скорее всего, дама впервые слышала, как готов настоящий мужчина защищать то, чем он дорожит. Впервые, за всю жизнь…

– Это очень мило, Эрнест, но я вынуждена тебя буде огорчить. – Тон Эбигейл стал невыносимо тяжёлым и мрачным и, тряхнув чёрной папкой, гостья донесла суть рока. – Мне удалось найти Маргарет.

Глаза мужчины моментально вспыхнули и угасли. Душа как порох – возгорелась ярким огнём, и в ней словно кончился кислород, она потухла.

– Как? Где? – Обрывисто проговорил мужчина и тут же заелозил на кровати, не понять от чего…

– Постарайся успокоиться и принять, как должное всё, что там есть.

Эбигейл протянула чёрную папку и Эрнест тут же её выхватил. Пальцы мужчины скользнули по чёрному покрытию и вцепились в него, оттаскивая аккуратно систематизированный блок документов и информации.

Эрнест распахнул обложку и первое, что ему попалось на глаза это фото бывшей жены. Фотография девушки, образ на ней, вступил в резкое противоречие с очертаниями, живущими в памяти мужчины. Фиолетовые коротко подстриженные волосы пришли на смену золотистым локонам. Острая и хищная ухмылка отражала всю глубину изменений, скинув с лица добродушные очертания. Сами очертания лица стали какими-то острыми, словно их изменили хирургическим путём. На лице стояло клеймо ультрарадикального феминизма – два феминистских скрещённых знака, где вместо кулаков – клинки. На лице появился лиловый боевой марафет, а в носу, ушах, губах, щеках и веках заблестели странные металлические предметы. Привычные джинсы, куртки и платья карминовой расцветки сменились на противные облегающие кожаные штаны, высокие берцы под коленку, и жилетку из спрессованного латекса. Кожа изобилировала проколами и татуировками. Фото девушки было сделано на улице, и она несла с собой плётку и эротическую игрушку.

– Это не моя жена! – Вспылил Эрнест и продолжил читать досье. – Этого не может быть!