Талтос

— Позвольте мне тогда сказать о нас, — попросил Томми. — Мы не бесплодны, и мы увидим, как возникнет священный союз, и услышим голоса памяти.

— Да, — сказал Марклин, не в силах выносить такой холодный тон. — Да, мы теперь истинные священнослужители! Настоящие посредники между землей и силами неведомого. У нас есть и слова, и сила.

Снова воцарилось молчание.

Уведет ли он их когда-нибудь с этого холма? Он победил. Они снова были вместе, и Марклину страстно захотелось оказаться в тепле гостиницы. Ему хотелось ощутить вкус горячего супа и эля и тепло огня. Ему страстно хотелось отпраздновать. Он снова был крайне взволнован.

— А Тесса? — спросил Томми. — Как обстоят дела с Тессой?

— Все так же, — ответил Стюарт.

— Она знает, что самец Талтос мертв?

— Она никогда и не знала, что он жил на свете.

— А…

— Идемте, учитель, — предложил Марклин. — Давайте спустимся вниз, в гостиницу. Пора поужинать.

— Да, — поддержал его Томми. — Мы уже слишком замерзли, чтобы продолжать разговор.

Они начали спускаться с холма, и Томми с Марклином поддерживали Стюарта на скользкой дорожке. Когда они добрались до машины Стюарта, все предпочли краткую поездку долгой пешей прогулке.

— Все это замечательно, — сказал Стюарт, отдавая ключи от машины Марклину, — но сначала я, как всегда, наведаюсь к Святому источнику.

— Зачем? — спросил Марклин, говоря тоном тихим и уважительным и всем своим видом выражая любовь к Стюарту. — Вы омоете руки в источнике, чтобы очистить их от крови? Но эта вода уже сама по себе кровава, учитель.

Стюарт горько рассмеялся:

— Но ведь это кровь Христа, разве не так?

— Это кровь осуждения, виновности, — сказал Марклин. — Но мы поедем к источнику после ужина, еще до темноты. Я вам обещаю.

И они наконец двинулись вниз с холма.

Глава 8

Майкл сказал Клему, что хочет выехать через парадные ворота. Он уже вынес чемоданы. Их было всего два: Роуан и его собственный. Это ведь не отпуск, когда нужны целые горы чемоданов и сумок с одеждой.

Перед тем как закрыть свой дневник, Майкл заглянул в него. Там было длинное изложение его философии, записанное в ночь Марди-Гра, когда Майкл и думать не думал о том, что может быть разбужен жалобной граммофонной пластинкой или видением Моны, танцевавшей, словно нимфа, в белой ночной рубашке. С венком на голове, свежая и душистая, как теплый хлеб, парное молоко, клубника…

Нет, он больше не мог думать о Моне в этот момент. Нужно было дождаться звонка из Лондона.

Кроме того, он хотел прочитать один отрывок:

«Полагаю, в конечном счете я верю, что спокойствие ума может быть достигнуто перед лицом худшего из ужасов и тяжелейших потерь. Оно может быть достигнуто верой в перемены, волю и случай и верой в нас самих, в то, что мы можем поступать правильно, скорее часто, чем редко, столкнувшись с бедствиями».

Шесть недель прошло с той ночи, когда он, в болезни и горести, написал эти слова. Он был пленником в этом доме тогда — и продолжал им оставаться.

Майкл закрыл дневник, положил его в свою кожаную сумку, сумку сунул под мышку и взял чемоданы. Он спустился вниз, немного нервничая из-за того, что у него не было свободной руки, чтобы держаться за перила, и уговаривая себя, что сейчас-то он не пострадает от головокружения или какой-то другой формы слабости.

А если он в этом ошибался, что ж, тогда он умрет, делая что-то.

Роуан стояла на крыльце и разговаривала с Райеном. Мона была там же, со слезами на глазах всматриваясь в Майкла с вновь вспыхнувшей преданностью. Она выглядела такой же прелестной в шелке, как и в любой другой одежде, и, когда Майкл смотрел на нее теперь, он видел то, что увидела Роуан, видел то, что первым заметил в самой Роуан: слегка набухшие груди, румянец на щеках и сверкающие глаза; и еще чуть заметно изменившиеся движения Моны.

«Мой ребенок».

Он поверит в это, когда Мона это подтвердит. Он будет тревожиться насчет монстров и генов, если придется. Он будет мечтать о сыне или дочке на своих руках, когда шанс станет реальным.

Клем быстро забрал у него чемоданы и понес их к открытым воротам. Новый шофер нравился Майклу гораздо больше, чем прежний. Ему импонировали добродушный юмор и уверенность в себе, напоминавшие Майклу знакомых ему музыкантов.

Багажник машины захлопнулся. Райен расцеловал Роуан в обе щеки. Только теперь Майкл уловил слова Райена:

— …И все, что угодно, что ты можешь мне сказать.

— Только такая ситуация не затянется. Ни в коем случае не отпускай охрану. И не позволяй Моне выходить одной, ни при каких обстоятельствах.

— Посадите меня на цепь, — съязвила Мона, пожимая плечами. — Именно так следовало бы поступить с Офелией, чтобы она не утонула в ручье.

— Кто? — спросил Райен. — Мона, пока что я справлялся со всем очень даже неплохо, учитывая, что тебе всего тринадцать лет, и…

— Остынь, Райен, — ответила она. — Никто не справится лучше, чем я сама.

Майкл решил, что пора ехать. Он не смог бы вытерпеть долгие прощания Мэйфейров. Райен и без того был смущен.

— Райен, я с тобой свяжусь как можно скорее, — сказал он. — Мы увидим тех, кто знал Эрона. Узнаем все, что сможем. Возвращайся домой.