Талтос

— Ага. Ты совсем спишь. Я принесу тебе молока.

— О, это было бы божественно…

— А ты просто ложись и спи, дорогая. Глаза у тебя паршиво выглядят. Ты хотя бы видишь меня?

— Конечно вижу. Но ты права. Я посплю прямо здесь. Мэри-Джейн, воспользуйся ситуацией.

— Ох, ты для этого слишком молода, Мона.

— Нет, глупая, я же не об этом, — со смехом возразила Мона. — И, кроме того, если я не слишком молода для мужчин, то и для девушек тоже не слишком молода. Кстати, мне всегда было интересно, что делают друг с другом девушки или женщины, прекрасные женщины вроде Роуан. Но вообще-то, я имела в виду, что коробки открыты. Воспользуйся этим и прочти что сможешь.

— Да, может, я так и сделаю. Я не могу разобрать его каракули, но ее почерк могу прочесть. А она тут понаписала…

— Да, прочитай это. Если хочешь мне помочь, ты должна это прочитать. И еще там, в библиотеке, есть все о ведьмах Мэйфейр. Я знаю, ты говоришь, что читала это, но действительно ли ты это прочитала?

— Знаешь, Мона… Я не уверена, что действительно прочитала.

Мона повернулась на бок и закрыла глаза.

«А что касается тебя, Морриган, давай вернемся назад, и хватит этих глупостей насчет вторжения римских солдат. Вернемся на ту равнину, и расскажи мне, как все началось. Кто был тот темноволосый, которого все так любили?»

— Спокойной ночи, Мэри-Джейн…

— Послушай, пока ты не уплыла, милая, кого бы ты назвала самым надежным из родни, достойным доверия?

Мона засмеялась. Она почти забыла вопрос, потом проснулась и вспомнила.

— А-а… Это ты, Мэри-Джейн.

— Не Роуан или Майкл?

— Ничего подобного. Их сейчас вообще следует воспринимать как врагов. Но есть кое-что, о чем я должна спросить Роуан, должна узнать от нее, но она не должна знать, что происходит со мной. Я должна обдумать цель своих вопросов. Что касается Гиффорд и Алисии, они мертвы, а Старуха Эвелин слишком больна. Райен слишком бессловесный. Джинн и Шелби чересчур наивны. Пирс и Клэнси просто беспомощны, и не стоит нарушать их нормальную жизнь. Ты когда-нибудь ценила высоко нормальную жизнь?

— Никогда.

— Думаю, я в таком случае рассчитываю на тебя, Мэри-Джейн. Вот так, Мэри-Джейн.

— Значит, ты на самом деле не хочешь, чтобы я звонила в Лондон Роуан или Майклу и спрашивала их совета.

— О боже, конечно нет! — Образовалось шесть кругов, начинался танец… Мона не хотела это пропустить. — Ты не должна этого делать, Мэри-Джейн. Абсолютно не должна. Обещай, что не сделаешь этого. Кроме того, в Лондоне сейчас глубокая ночь, и мы ведь не знаем, чем они там занимаются. Помоги им бог. Помоги бог Юрию.

Мона действительно уже уплывала. Офелия с цветами в волосах медленно плыла по течению. Ветви деревьев тянулись вниз, чтобы погладить ее лицо, коснуться воды. Нет, она танцевала в хороводе, и в самом его центре стоял кто-то темноволосый и пытался что-то им говорить, но все просто смеялись и смеялись. Они любили его, но знали, что у него была привычка все говорить и говорить о глупых тревогах…

— Я беспокоюсь о тебе, Мона, и должна сказать тебе…

Голос Мэри-Джейн звучал где-то очень далеко.

«Цветы, букеты цветов. Это объясняет, почему мне всю жизнь снятся сады, и я рисовала сады цветными мелками… „Почему ты постоянно рисуешь сады, Мона?“ — спрашивала меня сестра Луиза. А я люблю сады, а сад на Первой улице был таким запущенным, пока его не расчистили, и он изменился, и теперь, подстриженный и ухоженный, хранит наихудшие тайны…»

«Нет, мама, не надо…»

«Нет, цветы, хороводы, а ты все говоришь! Этот сон обещал быть таким же замечательным, как предыдущий».

— Мона?

— Оставь меня, Мэри-Джейн.

Мона едва ее слышала, да и совершенно не важно, что именно она говорила.

И это тоже было хорошо, потому что вот какие слова говорила Мэри-Джейн где-то далеко-далеко… перед тем как Мона и Морриган запели.

— …Знаешь, Мона Мэйфейр, мне неприятно это говорить тебе, но твое дитя выросло с того момента, как ты спала под деревом!

Глава 18

— Думаю, нам теперь лучше уйти, — сказал Марклин.

Он лежал на кровати Томми, опустив голову на сложенные ладони, и снова и снова изучал сучки на деревянных столбиках балдахина.

Томми сидел за письменным столом, скрестив ноги на черной кожаной оттоманке. Эта комната была больше, чем комната Марклина, с окном на южную сторону, но Марклин никогда не выражал недовольства по этому поводу. Он любил собственную комнату. А теперь был готов ее покинуть. Он уже сложил все наиболее важное в небольшой чемодан и спрятал его под кроватью.

— Можешь называть это предчувствием, но я не хочу здесь оставаться, — сказал он. — Да и причин нет задерживаться.

— Ты рассуждаешь как фаталист и, честно говоря, глупо, — ответил Томми.

— Послушай, мы вычистили компьютеры. Комнаты Стюарта абсолютно недоступны, разве что мы рискнем взломать дверь, и мне совсем не нравится комендантский час.

— Позволь тебе напомнить, что режим для всех, и если бы нам вздумалось уйти сейчас, мы бы не смогли открыть дверь, не ответив на дюжину вопросов. Кроме того, исчезнуть до поминальной службы было бы откровенно неуважительно.