Талейран

Здесь он чувствовал себя лучше, чем в Париже.

«И здесь, спокойно, без излишнего любопытства и бесполезных волнений, как и всё, что он делал в жизни, он стал ждать прихода той непреодолимой силы, для борьбы против которой даже и его хитрости было недостаточно (по злорадному предвкушению одного из враждебных ему публицистов). “Я ни счастлив, ни несчастлив… — писал он в эти последние годы своей жизни. — Я понемногу слабею и… хорошо знаю, как все это должно кончиться. Я этим не огорчаюсь и не боюсь этого. Мое дело кончено. Я насадил деревья, я выстроил дом, я наделал много и других еще глупостей. Не время ли кончить?”» [547].

Глава одиннадцатая ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

Визит Жорж Санд

28 сентября 1834 года в замок Валансэ навестить Талейрана приехала уже входившая тогда в славу писательница Жорж Санд. Они не были знакомы, но надо сказать, что Талейран иногда разрешал путешественникам осматривать его прославленное жилище. Писательницу приняли, а потом из-под ее пера вдруг вышла весьма злобная статья в «Revue des deux Mondes», которая называлась «Князь». Фамилия Талейрана в ней не была названа, но изложение вышло более чем прозрачным.

«Никогда это сердце не испытывало жара благородных эмоций, — написала Жорж Санд, — никогда честная мысль не проходила через эту трудолюбивую голову; этот человек представляет собой исключение в природе, он — такая редкостная чудовищность, что род человеческий, презирая его, все-таки созерцал его с глупым восхищением» [548].

Оказалось, что Жорж Санд была ненавистна даже наружность старого князя, даже выражение его лица, и она задавалась вопросами о его прошлом и о том, почему все правители Франции в нем так нуждались.

«Какие революции он совершил или нейтрализовал, — пишет она, — какие кровавые войны, какие общественные бедствия, какие скандальные грабительства он предупредил? Значит, он был необходим, этот сластолюбивый лицемер, всем нашим монархам, от гордого завоевателя до ограниченного святоши, если они навязывали нам позор и стыд его возвышения» [549].

А вот еще страшные слова Жорж Санд о Талейране, явно переходящие всякие границы приличия: «Враг рода человеческого, пришедший в мир лишь для того, чтобы нажить себе состояние, удовлетворять свои пороки и внушить простофилям унижающее уважение к своим талантам интригана. Благодетели человечества умирают в изгнании или на кресте. А ты, ты умрешь медленно в своем гнезде, старый пресытившийся стервятник. <…> Создатель лишил тебя ноги и бросил на землю в виде хромого Вулкана… и тебе нечего будет сказать в день Последнего Суда. Тебя даже не спросят. Создатель, не давший тебе души, не потребует от тебя отчета о твоих чувствах и страстях» [550].

Но Талейран был привычен к подобного рода характеристикам. О нем редко писали хорошо, но при этом все и всегда безусловно преклонялись перед его умственными способностями. Талейран «очень философски относился ко всему, что писалось о нем, и даже портретная живопись Жорж Санд совсем ненадолго и очень немного его огорчила» [551].

Во всяком случае, каким-нибудь ответом он ее не удосужил. Он знал, что, сколько бы его ни ругали, обойтись без него не могли. Недаром же за два года до смерти он сказал тогдашнему премьер-министру Луи Адольфу Тьеру: «Знаете ли вы, дорогой мой, что я всегда был человеком, самым в моральном отношении дискредитированным, какой только существовал в Европе за последние сорок лет, и что при этом я всегда был либо всемогущим во власти, либо накануне возвращения в нее?» [552]

Тем не менее, как пишет Дэвид Лодей, странный поступок Жорж Санд «внес существенный и запоминающийся вклад в кампанию по очернительству Талейрана» [553].

Смерть мадам де Талейран

А 10 декабря 1835 года умерла Катрин Ноэль де Талейран (урожденная Ворле, бывшая мадам Гран).

Злые языки говорили, что это была самая глупая женщина в Париже. Над ней потешались все, кому не лень, а некоторые называли ее «Красотой и Глупостью, объединенными в одном человеке». Впрочем, скорее всего, это были преувеличения, направленные на то, чтобы унизить Талейрана.

В последние годы жизни мадам де Талейран жила в доме 80 по улице де Лилль в Париже, где за ее столом часто собирались заезжие английские писатели. Масон и академик Жан Гийом Вьенне также бывал у нее и читал свои еще неизданные трагедии. Все это говорит о том, что Катрин Ноэль не была такой уж безнадежно недалекой, как о ней судачили.

А вот отношения с Доротеей Курляндской у нее были весьма натянутыми. Это и понятно: кто будет любезничать с «сердечной подругой» своего собственного мужа…

Укрывшись в Лондоне во время Ста дней, она грустно писала мадам д’Омон: