Таксидермист

– Да, но никогда не вредно услышать это еще разок.

Энджи одарила меня скептической улыбкой женщины, которая знает, что комплимент заготовлен специально, но ценит твои усилия все равно. Выглядела она обалденно.

– Гав! – От своего столика во втором ярусе с энтузиазмом сигнальщика на полетной палубе авианосца нам призывно махал Дадли. – Энджи!

– Поздравляю вас, ребята! – подала голос Энджи.

– Здорово, увалень!

Я ткнул Дадли в плечо. Он стильно выглядел в пиджаке с накладными плечами такого размера, какой в Национальной футбольной лиге означает дисквалификацию. Грудь его покрывал немалый розовый галстук в цветочек. Он стоял позади стула Кармелы, положив руки ей на плечи, и лыбился, как Тедди Рузвельт[51] на воскресном пикнике. (То есть он держал ее за плечи, оттопырив большие и указательные пальцы, – для зашиты от инфекции. Дадли вам быстро напомнит о роли большого и указательного пальцев в передаче вирусов.)

Кармела, разумеется, натянула свою всегдашнюю виноватую мину.

Мы с Энджи переглянулись, уже в невесть какой раз подумав: «И как Дадли угораздило втрескаться в эту Кармелу?» Дело не просто в том, что она тощая, сутулая, бледно-серая и с нависшим лбом. Добивает то, что по характеру она – этакое самоуглубленное бревно. И к этому праздничному вечеру Кармела приоделась без лишних затей: зеленое мешковатое платье, кукольные бусики, небритые ноги и черные туфли без каблука. Да, у нее был еще бант в волосах – такая пластмассовая штучка на зажиме, а букетик на грудь, должно быть, пришпилил ей сам Дадли. Однако оба украшения висели на ней и выглядели смешно и неуместно – как если бы их прицепили на борзую.

Энджи попыталась играть в женское взаимопонимание. – Ну, Кармела, давай посмотрим, как тебе идет кольцо? Будущая невеста уронила руку на стол, как гнилой банан, и едва-едва зарделась.

– Ого, – сказала Энджи и тронула ее за плечо. – Ты, наверное, ужасно обрадовалась.

– Да, – хрюкнула Кармела.

Я легко подавил искушение поцеловать счастливую девицу в щечку. В виде альтернативы я просто помахал:

– Поздравляю. Ты получила хорошего мужика, нашего Дадли.

– Да.

Я выдвинул стул для Энджи и махнул официанту.

– Похоже, тут напрашивается тост, м-м?

– Еще как напрашивается! – провозгласил Дадли, опускаясь на стул.

Энджи повела разговор, объясняя достоинства кольца, которое сама же изготовила Кармеле и Дадли.

Я заказал самую дешевую во всем погребе бутылку шампанского и вернулся к изучению окружающей среды за соседними столиками. Многие были того же типа, что и у бара на галерее, но, на мой взгляд, не настолько упертые. За столиками было немного мамочек-и-папочек, готовых, судя по виду, воскресить золотые воспоминания о балах юности. Так что я переключился на перила и галерею за ними, отмечая нетипичных. Например, там был какой-то взъерошенный парень в джемпере с соломенной шляпой на голове и с трубкой в зубах. На вид ему было от силы лет двадцать, но он отчаянно старался выглядеть, как Бинг Кросби[52] в пятьдесят. Рядом с ним расположился другой юнец с набриолиненным коком и в черной рубашке для боулинга. На спине у него были нарисованы две красных игральных кости и написаны слова: «Скоростная автомастерская Везунчика». Бинг и боулер разглядывали толпу, как пара стервятников. На другой стороне стояла расфуфыренная «эмансипе» с уложенной гелем прической с торчащими сзади веером большими черными перьями – как хвост индейки. Ее глаза были обведены черной оправой крохотных очков. В одной руке она держала сигаретный мундштук, который вполне сошел бы за трость, в другой – бокал мартини, который вполне сошел бы за ванночку для птиц. Ее платье, насколько я мог его разглядеть, представляло собой каскад черных перьев. Может, она пробовалась на какой-нибудь бродвейский мюзикл на сюжет «Г.Р. Пыхнидуха».[53]

Их манеры, как и большинства остальных персонажей на галерее, подсказывали, что перед нами – самые ревностные. Для них это явно был не маскарад. Даже болтая друг с другом, они то и дело принимали значительный вид: сложив руки на груди, доверительно шептали и бросали многозначительные взгляды. Так, будто это веселое сборище имело для них какую-то мрачную важность: не Бенни Гудмен, скорее Брамс.[54]

Огни потускнели и прибыло наше шампанское. Занавес позади танцпола разъехался, и хлопок нашей пробки потонул в аплодисментах. На эстраде человек десять музыкантов в красных блейзерах, белых рубашках и красных галстуках сидели, изготовившись, двумя рядами за пюпитрами с монограммой «ГК». По бокам расположились рояль, контрабас и ударные. На басовом барабане блестящим золотом было натрафаречено: «Шикарные Свингеры». Капельмейстер был без пиджака и с красными резинками на рукавах, в красной бабочке, которая висела незавязанной. На нем цвела величавая улыбка, но он был небрит, и черные плутовские пряди волос свисали ему на глаза. Возможно, слегка обдолбан.

– Гав! Видишь Вито? Первый ряд, с правой стороны. Корнет.