Такова спортивная жизнь

— Ваш садовник… он здесь недавно, — это были первые слова, которые я произнес. Я пытался говорить небрежно, но она засмеялась.

— Да, — сказала она. — Вы его знаете?

Я не ответил, и она начала новый заход.

— А как поживает Эдвард Филипс? Я его не видела с той самой субботы, когда вы были здесь.

Я хотел сказать: «И я тоже», но вместо этого ответил:

— Хорошо. Точит карандаши к началу сезона.

— Ах да, начало сезона! Я совсем забыла. Как только мы с вами заговорили о регби, лето стало казаться таким коротким. А вы рады, что снова будете играть?

— Да, я немного соскучился, пока был мертвый сезон.

— Немного соскучились! Не могу себе представить, чтобы вы скучали. Скажите, а что вы делаете, когда вам скучно? Напиваетесь?

— Просто скучаю. И ничего не делаю.

— Вы, наверное, часто уезжаете куда-нибудь.

— Стараюсь. Машина жрет много бензина.

— А… — Она обдумала мои слова и переложила ноги. — Конечно, вам ведь летом не платят. То есть за регби.

— Да.

— Наверное, это одна из причин, из-за которой вы радуетесь, что снова будете играть. — Она улыбнулась самой себе и добавила: — Но мне, собственно говоря, хотелось бы узнать, почему вы приехали в ту субботу вместе с Филипсом?

Теперь она улыбалась во весь рот, обхватив пальцами колено.

— Он воспользовался моей машиной, — сказал я.

— Вашей машиной? — Этого она не ожидала. — Зачем?

— Его была неисправна… Он боялся, что произведет плохое впечатление, если приедет на автобусе.

— А! Как это на него похоже! Я могла бы догадаться… Значит, он заставил вас приехать сюда только потому, что ему нужна была ваша машина? Впрочем, ничего удивительного.

Она встала, подошла к стеклянной двери, закрыла одну половину и скрестила руки на груди.

— Что вы думаете о наших цветах? — спросила она.

Я думал, надо мне встать или нет; когда она обернулась, я поднялся и подошел к ней.

— Замечательные цветы, — ответил я.

На нее нашло смирение.

— Это Джонсон, — сказала она, когда он поднял голову и мы вместе перехватили его взгляд.

Я вдруг сообразил, что она навряд ли знает о наших приятельских отношениях, и решил, что так лучше.

Джонсон увидел, что мы на него смотрим, и начал орудовать совком прилежней обычного.

— А вы любите возиться в саду? — спросила она.

— Нет.

Это показалось ей забавным, и, повернувшись ко мне, она засмеялась. Потом положила руку мне на плечо.

— Ах, Артур! — произнесла она словно невзначай, и у меня зазвенело в висках.

Мы вернулись на прежнее место, и она начала говорить, что тоже не очень интересуется цветами, но тут раздался стук в дверь, и Мэй вкатила чайный столик.

— Спасибо, Мэй, — сказала миссис Уивер.

— Я хотела бы сейчас уйти, миссис Уивер, если вам больше ничего не нужно.

Миссис Уивер сделала удивленное лицо.

— Так скоро? — Она посмотрела на часы, оформленные под корабельный штурвал.

— Вы сказали, что я могу уйти сегодня на час раньше.

Кажется, спектакль под названием «Плохая память» начался снова; обе играли всерьез, хотя понимали, что на успех рассчитывать не приходится.

— Я составлю посуду, и вы вымоете ее утром, — сказала, наконец, миссис Уивер и проводила Мэй до двери.

Она закрыла ее довольно старательно, как мне показалось, и, вернувшись назад, стала разливать чай. Мне никогда не приходилось есть за таким первобытным столом, и я начал жонглировать чашкой и тарелочками, а потом посмотрел на нее, чтобы проверить, так ли я это делаю. Она сама жонглировала, так что ей было не до меня, но, подняв глаза, она все-таки заметила, каково мне приходится, и сказала:

— Вы, наверное, не привыкли к таким ухищрениям. Может быть, нам лучше устроиться за большим столом?

— Ничего. Я не так голоден, — ответил я.

— Не так голоден! — повторила она. — Я тоже не умираю от голода, но все-таки что-то ем. — Она подвинула мне тарелки со всякой всячиной; я взял руками несколько кусочков, собрал все вместе и отправил в рот.

Ей вдруг пришло в голову, наверное впервые, что я обыкновенный рабочий, поэтому она неожиданно спросила:

— Чтобы приехать сюда, вам пришлось на полдня уйти с работы? Я не думала…

— Да нет, я все равно взял бы полдня. Я играл сегодня на бильярде.

— На бильярде? — снова повторила она и, слегка заинтересовавшись, подняла брови.

— Да.

— Профессиональному игроку в регби, наверное, не так уж важно работать полный рабочий день?

— Да, пожалуй. Двое-трое наших игроков совсем не работают. Живут на то, что получают за регби.

— А что они делают летом?

— Ну… подыскивают какую-нибудь работу.

— И вы тоже так, Артур?

— Нет, я всегда работаю.

— Что же вы делаете?

— Я токарь.

— Токарь?

Она съела еще несколько жирных кусочков с тарелочек, которые подала Мэй, и пососала пальцы.

— А как вы предпочитаете зарабатывать на жизнь, работой или регби?

— Регби.

— Прекрасно! — сказала она. — По-моему, у вас дар к регби. Это поднимает вас над другими, вы согласны?

— Согласен…

Мне было тошно слушать, как она говорит про вещи, в которых ничего не смыслит, только и надежды было, что ей самой это надоест. Джонсон поднял голову и глядел на дом, на стеклянную дверь, но вряд ли видел меня через стекло: смотрел он довольно долго, а потом снова занялся клумбами.