К тому времени, когда я добрался до Примстоуна, мне казалось, что я для этого вечера потренировался вполне достаточно. Прожекторы были включены, и чашу стадиона заливал резкий голубовато-зеленый свет. Несколько игроков бежали вокруг поля, смеясь и переговариваясь, и их одиночные голоса заполняли пустые трибуны. Те, кто пришел посмотреть тренировку, толпились у выхода из туннеля, чтобы поближе рассмотреть своих любимцев, может быть, расслышать какие-нибудь их слова и получить в ответ на свои крики кивок или приветственный взмах руки.
Было холодно. Я надел под тренировочный костюм две рубашки и два раза пробежался, но тут появился Дей и началась тренировка на поле. Оно было огромным и пустым. И мы были похожи на букашек. Мы наклонялись и прогибались, приседали и вертелись, боксировали с тенью, выстроившись в два ряда, и без конца бегали по полю, то медленно, то спуртуя по свистку Дея. Мы отрабатывали серии движений по три раза каждую, а потом играли в салки с запасными. И все это время Морис ни разу не заговорил со мной. И никто даже не заикнулся про Джудит.
Да и вообще этот разговор не начался бы, если бы не Меллор, — когда мы все набились в бассейн, он рассказал анекдот про беременную. Мы сидели нога к ноге, тесно прижавшись друг к другу, пытаясь выкроить местечко, чтобы окунуть голову и сполоснуть волосы. Вода, как всегда, была мутной, и в ней плавали травинки, но ее поверхность уже постепенно затягивалась смытой мыльной пеной. Стоял обычный запах пота и карболки, пронизанный парной сыростью, взбаламученный трясущимися от хохота телами.
— «Дамочка, — закончил Меллор, — да знай я, что вы в таком положении, так я бы вас и не попросил!»
Бассейн расплескался смехом. Всегда неподвижное лицо Меллора залучилось морщинками. Человека два, дожидавшиеся только конца анекдота, выбрались из бассейна, и Дей, спокойно ожидавший рядом с зубастой улыбкой наготове, взял полотенце и начал их растирать.
Томми Клинтон, который в поте лица старался наслаждаться жизнью, подошел к краю бассейна и сказал поверх голов:
— Так, значит, вы слышали про Артура?
Все поглядели на него, потом на меня и пришли к выводу, что не слышали.
— А что именно, Томми?
Клинтон захохотал авансом.
— А он скоро станет папочкой… Верно, Арт? А мэр будет крестным.
Я скривился, прикинул, не сделать ли из Томми лепешку, и сказал:
— В первый раз об этом слышу!
Я оглянулся на Мориса. Он тихо сидел в углу бассейна, курил и смотрел на Клинтона сквозь дым так, словно примеривался, отделать ли его сейчас или потом на улице.
— Ну как же, Артур! А на рождество-то! Я и моя подружка, — он взмахнул рукой и обернулся к остальным, вздрагивая всем покрасневшим от хохота туловищем, — мы рассчитали, что это должно было случиться на уиверовском праздничке в сочельник. Наш Арт и Джудит так резвились в парадной спальне, что с крыши послетала вся черепица.
Когда смех, наконец, утих, я сказал:
— Ты что-то имена путаешь, Томми, верно? Ты ведь говоришь про девочку Лайонела Мэннерса.
Он перестал смеяться и задумался.
— А знаешь, Арт, может, ты и прав. Просто удивительно, как все путается. Вот теперь, когда ты об этом заговорил, мне действительно мерещится что-то такое. Пожалуй, на этот раз можно будет тебя оправдать. Ведь остается еще Морис.
— Заткни пасть, Клинтон, — сказал Морис из своего угла так выразительно, что Клинтон чуть было не послушался.
— А, черт! Я ведь просто шучу, Морис. И про отца этого ребенка мне известно только одно: что это не я… — Клинтон рискнул еще на шуточку: — Да и то, если он тебе не нужен, Морри, — сказал он, — я могу взять его на себя.
Морис швырнул сигарету под скамейку в дальнем углу комнаты, вскочил и пошел через бассейн так, что все еле успевали от него уворачиваться. Волна обрушилась каскадом на пол, и Морис, выскочив из бассейна, кинулся на Клинтона.
Тот совсем растерялся и не двинулся с места. А может быть, ему показалось, что Морис тоже просто валяет дурака. Морис с размаху ударил его кулаком. Но они оба были мокрыми и стояли в неудобных позах, так что Морис, хотя и ударил еще раз, почти его не задел. Дей и еще кто-то растащили их. Оказалось, что Клинтон выщербил передний зуб, ударившись о бетонный край бассейна.
— Ну, ну, Морис, — говорил Фрэнк, оттесняя его к стене своим большим брюхом. — Не зарывайся. Клинтон трепач. Ну и ладно. А рукам воли не давай.
Морис что-то ответил Франку, но никто не разобрал, что именно. Фрэнк пожал могучими плечами и отошел от Мориса.
— Оставь его в покое, Морис, — сказал он. — Он больше про это дело говорить не будет.
Я вылез, вытерся и вставил зубы на место.