Такое короткое лето

— Эх, балалайку бы, — тихо произнес Гена и посмотрел на Татьяну. Я знал, что он хорошо играет на балалайке, но ее в общежитии не нашлось.

— А хотите, я прочитаю стихи? — сказал Гена, когда песня закончилась и девушки замолкли. — О медсестре.

— Свои, что ли? — спросила Татьяна.

— Нет. Одного художника. Он живет в Барнауле. Пишет прекрасные картины и хорошие стихи.

— Если о медсестре, то давай, — согласилась Татьяна.

Гена сосредоточенно помолчал и, кашлянув в кулак, начал читать.

Гремел военных маршей гром
Сквозь стон гитарного романса,
Сквозь кокаиновый излом
И угасанье декаданса.
Она без боли бросит свет,
Сменив уют семьи дворянской
На офицерский лазарет
В окопном омуте германской.
Потом беда пошла по кругу.
Азартно, будто игроки,
Рубили весело друг друга
Вчерашние фронтовики.
Она в нетопленных вагонах
Молилась и таскала впрок
На станциях и перегонах
Для полумертвых кипяток.
Мы не сорвемся, не согнемся.
Клинками выбив в три строки
Три слова «Мы еще вернемся!»
Молились тихо казаки.
Страна ждала и воевала
И вместе с нею налегке
Она ждала и вышивала
Багровый крестик на платке.
И крест, расшитый русской кровью,
Светился от войны к войне
В сырых окопах Приднестровья
И в обезумевшей Чечне.
И шли солдаты, чуть сутулясь,
И улыбались ей в глаза —
«Мы обещали, мы вернулись».
Крест и поклон на образа.

— Да, — сказала Маша, — где только нашему брату не довелось побывать. И в медсанбатах, и в полевых госпиталях. И все выносили.

— И детей еще рожаем, — подхватила Татьяна.

— Милые вы мои, — расчувствовался Гена, притянул Татьяну за шею и поцеловал в щеку. Мне показалось, что у него даже увлажнились глаза.

На лестничной площадке хлопнули двери лифта и в комнату вошел Виктор в сопровождении Ольги и Валеры. Татьяна сорвалась со стула, кинулась к нему и спросила:

— Ну как?

Виктор качнул забинтованной рукой, висевшей на перевязи, и сказал чуть улыбнувшись:

— Жить буду.

— Правильно сделали, что поехали, — сказал Валера. — У него порезана вена. Слава Богу, что все обошлось.

Татьяна обхватила Виктора рукой за шею, прижалась щекой к его груди и заплакала:

— Когда ты зашел сюда весь в крови, мне стало так страшно, Витенька. — Она поднялась на цыпочках, поцеловала его в щеку. — Садись, пожалуйста.

— Есть у вас водка? — неожиданно спросил Валера и тоже шагнул к столу. — После всего, что случилось, нужно выпить.

Ольга кинулась на кухню и тут же вернулась с двумя бутылками водки. Татьяна открыла одну, стуча горлышком о край стакана налила Валере и Виктору. Валера поднес стакан к губам, понюхал, сморщился и, зажмурившись, выпил все разом. Тряхнул головой и сказал:

— В милицию заявлять надо. Иначе эти чеченцы натворят в Москве жутких дел.

Гена усмехнулся и заметил:

— Ты слышал, чтобы милиция поймала хотя бы одного чеченца? То-то. В Москве все куплено и перекуплено. А вот главврачу больницы попадет за то, что чеченцы оказались в его общежитии. И тебя на допросы затаскают.

— Мы сами с чеченцами разберемся, — сказал Виктор. — Никуда они не уйдут. — Кивнул на бутылки с водкой и добавил: — Садитесь за стол. Не будем же мы пить вдвоем.

Маша спустила ноги с кровати, сунула их в туфли. Встала, кончиками пальцев одернула подол юбки и, стуча каблучками, направилась к столу. Ее ноги в колготках цвета южного загара, были длинными и красивыми. Отбросив левой рукой спадавшие на лицо темно-каштановые волосы, она села рядом со мной.

Я смотрел на нее и чувствовал, что у меня замирает сердце. Мне казалось, что таких красивых девушек я еще не видел.

Гена, взявший на себя роль тамады, наполнил рюмки. Все выпили, только Маша, поднеся свою рюмку к губам, поставила ее обратно. Но продолжить застолье не удалось. Все молчали, не находя темы для общего разговора. Молчание прервал Виктор, попросивший у Ольги чистую мужскую рубашку.

— Откуда она у меня? — сказала Ольга. — Чтобы иметь рубашку, надо завести сначала мужика.

— Моя вся в крови, — пояснил Виктор. — В ней на улице не покажешься.

— Ночуйте с Костей у нас, — сказала Татьяна. — Я постираю тебе рубашку. К утру высохнет.