Сложив фитиль, охотники поплыли домой. На весла сел Спиридон, так легче было согреться. Евдоким по-хозяйски расположился на корме. Рыбалка оказалась на редкость удачной, он чувствовал себя богатым. Свернув самокрутку, он закурил и, наслаждаясь затяжками, поглядывал на Спиридона. Тот греб, качаясь на сиденье словно маятник, и все не спускал глаз с улова. Очевидно, подсчитывал, скольких людей можно было накормить этой рыбой. А Евдоким думал о том, что и это добро никто не использует с толком. Так и добрались они, каждый со своими мыслями, до дома Канунникова.
Наталья, увидев Спиридона, всплеснула руками:
— Господи, да ты, небось, искупался.
Он улыбнулся, словно купанье доставило ему удовольствие. У Спиридона было хорошее настроение.
— С твоим мужиком не только искупаться, утонуть можно, — сказал Спиридон. — Рыбы, вишь, сколь наловили.
— Пойдем в избу, чаю попьешь, — предложила Наталья.
Шишкина удивило, что привезенная им собака уже по-хозяйски лежала у крыльца. Она даже не поднялась, когда он поравнялся с ней, а лишь проводила его взглядом. Видимо, ей понравился новый дом и его хозяева.
Перекусив и окончательно обсохнув, Спиридон засобирался домой. Евдоким помог ему перенести вещи на берег.
— Рыбу-то как делить будем? — спросил Шишкин, когда они спустились к воде.
— Бери, сколь хошь, — сказал Евдоким. — Щук всех забирай. Язей я повялю, а щук мне девать некуда.
— Заелся ты, — Спиридон покачал головой. — Щуку за рыбу не считаешь.
— Заедаться мне жизнь не дает, — ответил Канунников.
Наталья принесла Спиридону на дорогу лепешку и вареную утку. Тот сунул это добро в шапку и положил в нос лодки. Евдоким подал ему весла, подождал, пока тот вставит их в уключины и оттолкнул лодку.
На другой день по Чалышу прошел первый катер. Его тарахтенье Евдоким услышал задолго до того, как он появился на плесе перед окном дома. Чалыш извилист и гул катера то удалялся, то становился отчетливее. Канунников вдруг ощутил, что ему стало немного не по себе. В такую глушь забился, ушел от всех, а теперь выходит, что его дом оказался на главной дороге. И уж, конечно, никак не ожидал, что катер сделает остановку у его дома. Ему казалось, что он уже прошел мимо, но тот вдруг сбавил ход и, медленно постукивая железом в брюхе, направился к берегу. На палубе его стоял человек в брезентовом плаще. Едва катер причалил, с него спустили трап и, пока Евдоким шел к реке, незнакомец в плаще и с ним еще один человек сошли на берег.
Они вежливо поздоровались. Человек в парусиновом плаще назвал себя Овсянниковым, второй оказался капитаном катера.
— Чей это дом? — спросил Овсянников, показывая рукой на избу.
— Как чей? Мой! — удивился Евдоким.
— Луговского колхоза, что ли? — не понял Овсянников.
— Да нет, мой, — повторил Евдоким.
— А ты разве не колхозник? — Овсянников поскреб пальцем небритую щеку и уставился на Евдокима таким взглядом, каким удав смотрит на кролика.
— Пока нет, — уклончиво ответил Евдоким.
— Выходит, единоличник.
— Выходит, так, — Канунников опустил глаза.
— Ну тогда показывай, какой дом ты себе отгрохал, — Овсянников, кряхтя, начал подниматься на берег по сыпучему песку.
Евдоким провел приезжих в избу. Овсянников поздоровался с Натальей, внимательно, как в свое время председатель луговского колхоза Зиновьев, осмотрел жилье.
— Неплохо устроился, — сказал он. — Только вот как ты с колхозом уживаешься? Выселять тебя не пробовали?
— Бригаду рыболовецкую хотят создать, — ответил Евдоким. — А меня бригадиром поставить.
Овсянников заметил:
— Я ведь не из любопытства тебя расспрашиваю. По Чалышу через несколько дней первый пароход пойдет. Повезет в колхозы технику, горючее, семенное зерно тем, у кого его нет. — Он сделал ударение на конце фразы и многозначительно посмотрел на Евдокима. Тот понял, что зерно предназначено для луговского колхоза. — Нам надо реку обустраивать. Бакенщики требуются, много бакенщиков. Могли бы и тебе работу найти. Дом твой стоит удобно — на главной дороге.
— Я этой работы не знаю, — сказал Евдоким и посмотрел на Наталью. — Для меня она незнакома.
Та сидела на кровати, держа на руках сына. Овсянников понравился ей вежливостью и тем, что, рассуждая о важных вещах, разговаривал с ними, как с равными.
— Большое дело начинается в Причалышье, — продолжал Овсянников. — Судоходство здесь всю жизнь перевернет, колхозы на ноги поставит. Завтра же езжай к Зиновьеву. Если у него с бригадой ничего не получается, иди к нам в бакенщики. Впрочем, я с ним сам сегодня поговорю.