Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин)

Группа Кариева и полковник с Кретовым одновременно подбежали к дому номер шестнадцать. Без выстрела кинулись в темноту, царившую под глубокой аркой ворот. Темнота безмолвствовала: ни выстрела, ни движения.

— Ушли! — зло закричал Кариев, первым вбежавший в ворота. — Я тебе, Ястребов, морду буду колотить за такие штуки.

— Не могли уйти, товарищ лейтенант, ей-богу, не могли, — смущенно оправдывался Ястребов, немолодой, склонный к полноте старшина милиции. — Я того, который в пиджаке, подстрелил. В ногу попал. Он сразу захромал.

Кретов включил фонарик.

— Не убежали! — радостно завопил Ястребов. — Вон они! Оба здесь!

При свете фонарика работники розыска увидели, что на цементном полу у самого выхода во двор лежат люди. Подошли ближе.

— Двое, — наклонился полковник над лежащими. — Алеша, возьми с собой Бабаева и проводника с собакой. Догоняйте старика!

— Есть, — ответил Кретов и, выключив фонарик, кинулся в глубину проходного двора. Сержант Бабаев и проводник побежали следом.

Полковник снова взглянул на лежащих. Оба налетчика уткнулись лицом в пол. По тому, как была вывернута рука одного из них и как неестественно изогнулся другой, можно было безошибочно сказать, что оба мертвы.

— Кто стрелял в бандитов? — сурово спросил полковник.

— Я, — ответил Ястребов. — Вот в этого, в пиджаке. В ногу стрелял.

— И я, — добавил Кариев. — Вон в того и тоже в ногу.

— Переверните тела, — приказал полковник.

Перед работниками розыска лежали двое юношей не старше семнадцати-восемнадцати лет. На отвороте пиджака одного из них блеснул красной эмалью комсомольский значок. Оба были убиты выстрелами в лицо. У одного на лбу, у другого на переносице чернели небольшие отверстия и совсем не было крови. На лицах обоих застыло выражение ужаса и муки.

— Что же это такое, товарищ полковник? — растерянно проговорил Кариев. — Ведь мы в них стреляли сзади и в ноги.

Полковник опустился на колени около тел и начал их осматривать. Несколько минут царило молчание. С улицы донесен резкий звук заводимой от стартера грузовой машины. Кариев стоял, зажав левую, оцарапанную бандитской пулей руку. Услышав вой стартера, он насторожился и поднял голову. Но звук больше не повторился. Кругом было тихо.

— Оба налетчика вначале были ранены, — заговорил полковник, поднимаясь с колен. — Один ранен в бедро, у другого только глубокая царапина выше колена. Их сообщник, видимо, главарь банды, видя, что эти двое бежать не в силах, пристрелил их и скрылся. Вы что там, гильзы ищете? — окликнул полковник одного из милиционеров, шарившего лучом фонарика по цементному полу. — Не трудитесь. Гильз не будет. Бандит стрелял из нагана.

— Свой своих, — растерянно, с оттенком недоверия проговорил Ястребов. — Что-то не гладко получается.

— Наоборот, очень гладко, — горько усмехнулся полковник. — Ведь они теперь ничего не расскажут, никого не выдадут. А то, что две молодых жизни загублены, так на это их вожаку наплевать. Он только за свою шкуру беспокоится. Вы что же, Ястребов, у бандитов героизм рассчитывали встретить?

Полковнику никто не ответил. Ястребов смущенно опустил глаза. Все печально смотрели на тела юношей, на их молодые, еще не знавшие бритв лица, искаженные гримасами боли и страха. Может быть, еще сегодня днем они оба сидели за школьной партой. Оба, наверное, боялись получить неудовлетворительную оценку за плохо приготовленный урок.

— Товарищ Кариев, осмотрите карманы убитых, — приказал полковник и только сейчас заметил, что лейтенант зажимает руку. — Что с вами? Ранены?

— Пустяки. Крови совсем нет. Обожгло, наверное. Рукав, однако, испортили. Две дырки, — ответил Кариев, склонившись над убитыми.

— Зарифов Юрий, — прочитал Голубкин в ученическом удостоверении, вынутом из кармана юноши в пиджаке, — ученик девятого класса школы имени Первомая.

У второго юноши никаких документов не было, но на первой странице записной книжки, обнаруженной в его кармане, четким почерком было выведено: «Клебанов Дмитрий». Почти все листки книжки оказались исписанными. Убитый юноша был любителем стихов. Голубкин открыл наудачу одну из страниц. Тем же почерком, что и на первой странице, было написано:

Разве было мало вечеров и пьянки,
Звонких поцелуев и любви?
Как аккорд любимый дорогой тальянки
Под напевы утренней зари.
Ведь под звон бокалов, песен и гитары
С бледностью прошедших вечеров
Пред тобой в фокстротах преклонялись пары
Пьяных проституток и воров.

«Смотри ты, — удивился Голубкин. — Это же из блатной поэзии тридцатых годов. Давно всеми забыто. Откуда эта зараза снова появилась?»