Таки служба

Эти строки Лёва написал в первые дни службы в харьковской учебке. Кого Штейн имел в виду, он и сам не знал. Никакая девушка его не провожала, ждать не обещала, а главное, в связи с этим, изменять не собиралась. Потому что девушки этой еще в природе не существовало. Нет, в принципе, девушек в природе много. И любая из них гипотетически могла бы. Но не такой был Лёва человек, чтобы просто так, на виду у посторонних людей гулять с девушкой в Винницком парке имени культуры и отдыха. Правда, если честно, была одна попытка. Как-то Штейна познакомили с дочкой директора крупного завода Катей Чайкой. У нее дома даже был телефон – огромная редкость в те времена. У Лёвы на всей улице Ленинградской, где он жил, не было даже ни одного телефона-автомата. Чтобы позвонить, надо было ходить на центральный телеграф. Катя была хорошей, тихой, домашней девочкой. Любила гулять под ручку и ходить в рестораны. А Лёва прокатился с ней на чертовом колесе, сводил в кафе-мороженое, посидел у фонтана. И деньги кончились. А потом начался чемпионат мира по хоккею, и ему стало некогда болтаться по городу. На этом первая попытка завершилась. Он Кате больше не звонил, а она при всем желании не смогла бы с ним связаться. А на вопросы вечно ржущих по этому поводу друзей, типа, как там Катя поживает, Лёва вполне миролюбиво отвечал, а не пошли бы вы, придурки.

Теперь Лёва снова при любой возможности нырял в увитую виноградом беседку в старом дворе, где все вечера напролет с друзьями детства пил вино, слушал тяжелый рок и резался в карты. Что может быть лучше в семнадцать лет? Тратить же драгоценные молодые годы и, извините за банальность, деньги на девчонок – это про кого-то другого. Тем более, что секса пока еще в Советском Союзе не было и, судя по внутриполитической ситуации, в ближайшие десять лет быть не должно было. А презервативы и жевательная резинка делались из того же материала и на тех же заводах, что калоши и болотные сапоги.

***

Армейская учебка – это такое место, где за несколько месяцев пытаются обучить молодежь разным солдатским премудростям, которые впоследствии выколачивают из них в действующих частях. Для того, чтобы вбить совсем другие вещи. Как-то пессимистично прозвучало, но вполне соответствует действительности.

Представьте себе человека, который прекрасно освоил школьный курс по гуманитарным и точным наукам. Математика вообще была его любимым предметом. И при поступлении в институт на факультет промышленного и гражданского строительства его заваливают на устном экзамене по той же математике. Нет, можно было бы предположить, что Лёва, а речь идет о нем, плохо подготовился, чего-либо не знал, сильно разволновался, в конце концов, но у него была еще сестра по несчастью. Их обоих пригласили в отдельную пустую аудиторию, где задали несколько дополнительных вопросов из высшей математики, которую им предстояло изучать, если бы они поступили в этот вуз.

– Вы из какой школы, молодой человек? – спросила Штейна член приемной комиссии.

– Из тридцать второй, – немеющими губами, не понимая, что происходит, ответил Лёва.

– Очень жаль. А кто у вас математику преподавал?

– Полина Моисеевна, – с надеждой сказал Штейн. А вдруг знакомы?

– Ну-ну. Тогда все ясно, – вздохнула дама в пиджаке и с ромбом на груди. – Забирайте документы.

– Зина Циперович, – представилась подруга по несчастью, когда они с Лёвой вышли из института с документами в руках. И все стало ясно. Хотя ее нос с горбинкой и жгучие со слезинкой глаза сразу могли бы подсказать Лёве, кто по национальности эта девушка. А секретарь приемной комиссии тихо шепнула им, чтобы ехали учиться в Москву или Ленинград, потому что на Украине слишком маленький лимит на прием в вузы граждан некоренных национальностей. Почему Лёва, который родился и вырос в Виннице, а также его мама и бабушка, всю жизнь там прожившие, считались некоренным населением, он понять не мог. «Дети разных народов, мы судьбою одною живем», – это про кого песня? Не про негров же американских.

А мама сказала, что так и знала, и даже почти не заплакала.

Поэтому, видно, и попал Лёва в учебку будущих армейских механизаторов. Чтоб было совсем смешно. Раз уже надо выполнять гражданский долг, то пусть хоть поржут люди до икоты. А чтобы совсем насмешить почтенного читателя, сообщу ему, что начали готовить Штейна к профессии машиниста башенных кранов. А? Он уже потом догадался, почему его привезли сюда. Когда увидел, что все инструктора по башенным кранам в этой харьковской учебке – тоже евреи. Тот самый сержант Милевич, нашедший Лёву на сборном пункте, сказал ему:

– Напиши родителям, чтобы готовили деньги. После экзаменов останешься здесь вместо меня.

– Сколько? – спросил Лёва.

– Всего две тысячи, – ответил Олег.

Почему-то считается, что если семья еврейская, то она богатая и зажиточная. Чуть ли не синонимы. Но Лёву и его брата растила одна мама при посильной помощи бабушки. Поэтому денег у них в доме давно не водилось, как и Лёвиного отца. Мама получала восемьдесят рублей, а бабушкина пенсия составляла еще тридцать.