Такая долгая жизнь

В общих чертах Путивцеву было известно, что одномоторный самолет-разведчик новой конструкции при посадке вдруг сделал резкий крен вправо или влево, цепляя крылом за землю, капотировал — то есть переворачивался «на спину». Так в полку погибло три пилота. Двое из них имели опыт и уже несколько месяцев работали на этих машинах, и вдруг несчастье.

Пантелей Афанасьевич решил сначала побеседовать с пилотами. Командир полка выделил ему свою палатку и, как только вошел первый пилот, оставил их наедине.

Разговоры с пилотами мало что дали Путивцеву. Надо было теперь «поговорить» с машиной. Через три часа Путивцев вышел из палатки, осмотрел небо. Зовущая, притушенная солнечными лучами синь висела над землей. Погода — лучше некуда, но… не для такого полета.

— Хороша погода, прямо как по заказу к вашему приезду, товарищ комбриг, — сказал командир полка.

— Не примечали, в какой половине дня бывает небольшая облачность? — неожиданно спросил Путивцев.

— Чаще всего часиков так… в одиннадцать, в двенадцать… А зачем это вам? — удивился командир полка.

— Мне нужна площадка для посадки… Непонятно? Завтра поймете… А сейчас, чтоб не терять времени зря, покажите мне свое хозяйство.

Полк Путивцеву понравился: матчасть в хорошем состоянии, летчики подтянутые, аэродромная служба четкая, налаженная.

На другой день, как и предсказывал полковник, к полудню на небе появились небольшие кучевые облака — то, что было надо Путивцеву.

Самолет-разведчик, на котором предстояло лететь, стоял, освобожденный от веток (в полку проводились учения по маскировке самолетов).

Путивцев сам уложил парашют (укладчикам парашютов НИИ, с которыми работал уже не один год, он доверял полностью. Во время же испытательных полетов в частях, как правило, Пантелей Афанасьевич сам укладывал парашют).

Мотор запустился легко. Приборы показывали нормальное давление в маслопроводе. Температура головки блока цилиндров тоже была в пределах нормы.

Путивцев опробовал мотор на разных режимах. Двигатель работал нормально, быстро набирал обороты и быстро сбрасывал их. Ничего диссонирующего, «металлического» в шуме мотора не слышалось.

Все свободные от несения службы пилоты и механики собрались на краю аэродрома под деревьями, в тени, и с нетерпением ждали момента, когда испытатель начнет объезжать их «норовистую лошадку».

Набрав обороты, отпустив тормоза, Путивцев повел самолет по зеленому полю на взлет. Наконец самолет плавно отделился от земли, начал набирать высоту. Высота пятьсот метров.

Путивцев попробовал элероны — самолет покачал крыльями, чутко улавливая каждое движение пилота. Потом сделал медленный разворот. Мертвая петля. Иммельман… Машина вела себя хорошо.

Теперь можно было приступать к главному. Высота тысяча пятьсот метров. Внизу, как островки на зеленом фоне, лежали кучевые облака. Пантелей Афанасьевич выбрал одно плоское облако и повел на него машину так, как бы вел ее на посадку на аэродром: сброшенные обороты двигателя, машина начинает просаживаться — все пока нормально. Скорость сто пятьдесят километров в час… сто двадцать… сто… Самолет от облака-«аэродрома» отделяют уже каких-нибудь пять-семь метров, три метра… Скорость девяносто… И вдруг резкий крен влево… Мгновенная реакция испытателя, самолет выровнен… но он летит уже в облаке. Если бы это была земля — конец!

Подобные случаи в практике Путивцева встречались. При определенной скорости хорошая маневренная машина вдруг выходила из повиновения, не слушалась рулей. Поэтому Пантелей Афанасьевич, испытывая машину, всегда проверял ее на разных режимах при «посадке» на облако.

Комбриг снова набрал высоту и сделал вторую попытку. При скорости девяносто километров — то же самое, только теперь качок вправо.

Снова подъем, и снова посадка… Скорость сто километров. Сел на три точки, но с трудом… Скорость сто десять километров. Самолет послушен, как голубка, до полного приземления. Попробовал сажать «по-английски»[11]. Машина вела себя значительно устойчивее на малых скоростях при «английской посадке».

«В общем, ясно, — подумал Пантелей Афанасьевич. — Кое-какие рекомендации придется заводу высказать, а пока срочно написать новое наставление по эксплуатации самолета».

Чтобы еще и еще раз проверить свою теорию, Путивцев торчал в части еще неделю — весь срок своей командировки. И каждый раз около полудня поднимался в воздух.

Домой Пантелей Афанасьевич возвращался в приподнятом настроении: всего через несколько часов он увидит своих. Он очень соскучился по дочери — Инночке. Она гостила у бабы Насти и больше месяца не была дома. Инна пошла в отца — высокая, белокурая. Он очень дружил с дочерью. Когда у него выпадал свободный час, он приходил в ее комнату или звал ее к себе, и они говорили так, как могли бы говорить одногодки…

Как летит время… Козюлечка!.. Совсем недавно была козюлечкой. Когда они всей семьей были на Черном море, ловили медуз, «варила из них кисель». «Тебе не жалко их?» — спрашивал Пантелей Афанасьевич. «Человека надо жалеть», — неожиданно серьезно отвечала девочка…