Такая долгая жизнь

Сняв в аренду у Закревского сад, Тихон Иванович взял Ксеню с собой на лето. Это была жизнь! Ешь хоть целый день разные фрукты: мясистые, сочные груши — «гливу» и «бергамот», сливы — «анну шпет» и «викторию», огромные, темно-синие, медовые, и другого сорта — «ренклод», зеленые; яблоки разные — «белый налив», «антоновку», «симиренко». По краям сада у балки были заросли малины, черной смородины — пасись сколько хочешь.

Снимать урожай приезжали Евгения Федоровна и кто-нибудь из сестер. Грузили фрукты на телегу, сами усаживались впереди на душистом сене и отправлялись в соседние села, где было мало садов. Как заедут в село, Ксеня и начинает своим звонким, еще детским голоском:

— Гру-уш! Я-а-аблок! Сли-и-в!

Кто покупал фрукты, а кто менял на продукты — масло, молоко, сало, сметану, мясо. Всего тогда у них было вдоволь.

Страшновато было только по ночам. Пугал заколоченный дом «с привидениями», две старые, заросшие травой могилы на краю сада, у балки. И сыч: смотрит, проклятый, сатанинскими глазами, а потом как засмеется человеческим голосом — ках, ках, ках, аж мороз по коже дерет.

Ксеня старалась уснуть раньше отца, а просыпаться позже.

«Так что же все-таки с отцом? Где он и что с ним?»

* * *

Следователь ГПУ Гребенников внимательно посмотрел на Константинова. Глаза у него были красные, воспаленные от постоянного недосыпания.

Тихон Иванович стоял напротив, по ту сторону стола.

— Ну, садись, папа римский… — сказал следователь.

Обескураженный таким обращением, Константинов осторожно присел на краешек стула. Следователь закурил, полистал какие-то бумаги, спросил:

— Давно ты в церковных старостах?

«Вон оно що… — ахнул про себя Тихон Иванович. — За бога, за веру святую можно и потерпеть», — и произнес с достоинством:

— Десятый рок.

— Советскую власть не любишь? — спросил следователь.

— Чо любить ее, она не девушка… А так, она мине по нутру, — помедлив, подбирая слова, закончил свою мысль Константинов.

— А за что же она тебе по нутру? — прищурился следователь.

— А за то, що бидных не обижае…

— Ну, а что скажешь на то, что коммунисты в бога не верят?

— Не одобряю. Но то им ответ перед всевышним держать, в гиене огненной на том свити горить…

— Ишь ты! — усмехнулся Гребенников. — Ладно, приступим к делу. — Следователь устало потер виски. И неожиданно заговорил другим тоном, официальным: — Скажите, гражданин Константинов, ночевал у вас третьего апреля один известный вам человек от папы римского?

— Человек був, тилько ни от папы римского, а от нашего ростовского митрополита. Да як же я мог пустить от папы, когда у них вера друга, не православна… — И в словах его прозвучало неподдельное удивление.

— Откуда приехал тот человек?

— Я ж уже сказав — из Ростова, от митрополита…

— А у нас есть сведения, что приехал он к вам из-за границы…

— Та ни! — убежденно проговорил Константинов. — В миру он Митрофан, а по-духовному — отец Паисий. Я его уже пять рокив знаю…

— Мы проверим, гражданин Константинов. Если это неправда, придется вам отвечать по всей строгости закона.

— Та то чиста правда!

— А с какой целью он приезжал?

— Я писал митрополиту жалобу на непотребные дела попа нашего Еремея, просил прислать ревизора.

— А в чем же выражались дела его непотребные?

— А в том, что он стал в церковную кассу, як у свий карман, лазить.

— Тратил, значит, общественные деньги на личные цели? — спросил следователь.

— Не уразумил, — сказал Тихон Иванович.

Следователь поставил вопрос по-другому:

— На что тратил Еремей эти церковные деньги?

— Я уже казав: на непотребство.

— Ну а конкретно на что?

— На разврат да на пьянство… Я ему сказал: не богоугодное дело ты, отец Еремей, замыслил. Думал вразумить его, а он не слухае…

— И давно он этим непотребством занимается? — спросил Гребенников.

— Та ни. — Подумав немного, Тихон Иванович добавил: — Ранее цего я за ним не замечал, а тут як сказився, будто конец свита почуял.

— А что ж, попадьи у него нет? — полюбопытствовал следователь.

— Вдовый он.

Следователь достал из папки бумагу, протянул ее Константинову:

— Прочитайте и скажите, не знаком ли вам этот почерк?

Тихон Иванович достал из нагрудного кармана очки, приладил их на носу, взял бумагу.

«Дарагие товарищи сам я беднага рода и советска власть мине как мать родная потому коль вижу супостатов советской власти не молчу. Таким супостатом есть наш церковный староста Константинов замыслил он с церковниками дурное намеднись приезжал к нему человек из-за границы от папы римского, а может от какого другого злодея. Спешу предупредить вас как бы лиха не была».

«Ах ты, змея подколодная!» — Тихон Иванович узнал почерк отца Еремея и воскликнул в негодовании:

— Да это он!

— Кто?