Такая долгая жизнь

Николаю Ивановичу «Буревестник» не очень нравился. Делали его словно напоказ. Красивый, ничего не скажешь. Но рыболовецкий бот как пробка прыгал бы себе на такой волне, а «Буревестник» носом роет воду.

Николай Иванович переложил руль влево: глубина тут достаточная, не обязательно идти по каналу.

Теперь волны били в корму, подталкивали судно. Болтанка уменьшилась.

В этот выходной Николай Иванович собирался поехать в Приморку. Он родился в Приморке. Там же родились его отец и мать, брат и сестра. Теперь в Приморке осталась одна мать. Уж сколько звал он ее в город, а она ни в какую: «Уеду, а за могилкой отца кто присмотрит? Нет уж, сын, ты меня не зови».

Каждую осень Николай Иванович приезжал к матери, чтобы вскопать огород, очистить деревья в саду от сухих веток, помочь при засолке овощей.

Приезжал, конечно, и весной и летом. По надобности…

Привычное ухо Николая Ивановича отметило: колокольного звона почти не слышно. По его расчетам, скоро должна быть Петрушина коса. Чтобы не напороться на мель, Николай Иванович положил руль вправо.

Ветер стал быстро меняться. Подул верховой. Волны по-прежнему бежали к берегу, но глубинный ток воды уже изменил свое направление. Теперь огромные массы воды перемещались к югу, к Керченскому проливу, оголяя у северных берегов песчаные плешины и острые концы ракушечьих кос.

Николай Иванович глянул на небо: холодная верховка быстро очищала его. В прогалинах меж облаков все чаще проглядывала луна, и тогда полосы тускло-серебристого света плясали на вспененной, бурной поверхности моря. Они быстро возникали и быстро исчезали, копируя причудливые формы клубящегося неба.

«Буревестник» временами на мгновения озарялся лунным светом. Иногда серебристо-мертвенный свет держался на нем дольше, а потом внезапно соскальзывал и будто тонул — все снова погружалось в темноту.

Клонило ко сну, но Петьку будить не хотелось. У Николая Ивановича сын тоже служил действительную на флоте, и Петька чем-то напоминал ему сына.

Николай Иванович придремывал. Руки его, лежавшие на штурвале, инстинктивно делали свое дело. По Азовскому морю он ходил уже более тридцати лет и знал его непостоянный норов. Но в его непостоянстве были свои закономерности, постигнуть которые можно было только большим опытом.

До бухты оставалось часа два ходу.

Быстрая смена света и теней и некоторая притупленность внимания, вызванная дремотой, помешали ему увидеть это раньше. Наконец различив в отблесках серебристо-мертвого света багровые тона, Николай Иванович резко обернулся.

Пожар начался за спиной, в кормовой части. В закрытой рубке Николай Иванович не учуял дыма, да и ветер как раз дул в ту сторону, срывал запах гари, уносил в море. Пламя уже проело деревянную крышку люка в машинное отделение и, как багровая трава на ветру, извивалось над палубой. «Что случилось? Замкнуло провода, загорелась изоляция?..» Прихватив ремнем штурвал к поручням, Николай Иванович выскочил из рубки. Схватил огнетушитель, подбежал почти вплотную к дыре, из которой рвалось пламя. Но вскоре из отверстия снова потянулись жадные огненные языки. Вторым огнетушителем он пытался обрезать их. И обрезал. Но только на несколько секунд.

Кинувшись к кубрику и резко распахнув дверь, Николай Иванович крикнул в теплую душную темноту:

— Петька! Полундра!

Бросился к каюте и чуть не столкнулся с Захаром.

— Останови двигатель! — приказал Бандуристов. Николай Иванович врубил «стоп» — двигатель заглох. Погасли топовые огни. Только пламя освещало лица.

Горели деревянные переборки, остатки машинного масла, скопившегося под паёлами. В вантах зловеще завывал ветер.

На палубе теперь были все.

Петька ведром пытался еще плескать в огонь, гудящий, как в котле. Но, казалось, не воду, а горючее он плескал — огонь еще сильнее разгорался.

Стараясь пересилить вой ветра и гул огня, Захар Бандуристов крикнул Николаю Ивановичу:

— Давай попробуем подойти ближе к берегу!

Николай Иванович согласно кивнул головой — понял, мол. Побежал в рубку, нажал на кнопку дистанционного привода, но двигатель уже не заводился.

«Буревестник» заметно относило в открытое море. Мешкать больше было нельзя.

Шел третий час ночи. Далекий темный берег сливался с темным небом.

— Будем добираться вплавь!

Николай Иванович подошел к Спишевскому.

— Сбросьте пальто, Всеволод Романович. Оно намокнет и только будет стеснять ваши движения. Наденьте лучше мой свитер, и вот вам спасательный круг.

Второй спасательный круг достался Путивцеву. Бандуристов, Николай Иванович и Петька надели пробковые пояса.

— Волна может разбросать нас! Запомните, берег вон там! — прокричал Николай Иванович и указал рукой в том направлении, куда надо было плыть. — Держитесь так, чтобы волна шла на вас наискосок, слева!..

— Что? Можно прыгать? — спросил Михаил.

Но ему никто не ответил.

Он первый сделал несколько шагов, схватился рукой за вант, стал на борт и прыгнул. Вода обожгла его. От холода зашлось сердце. Он невольно вскрикнул.

За ним прыгнул Спишевский. Потом — Петька.

— Давай, — подтолкнул Николай Иванович Захара. Ему полагалось оставить судно последним.

* * *