Такая долгая ночь

Большая комната представляла собой комбинацию кухни и гостиной. По углам стояла белая плетеная мебель с подушками, украшенными тропическим рисунком. Бумаги Дарси лежали на кухонном столе. Накануне ночью он проник сюда и установил над входной дверью: миниатюрную камеру, но пока еще не использовал. Меньше всего хотелось ему видеть, как Дарси пьет кровь или впадает в мертвый сон.

— Сюда. — Она прошла, на половину крохотной кухоньки, все оборудование которой состояло из холодильника и микроволновой печи, и включила над раковиной воду. — Тебе нужно промыть палец.

Он сунул руку под холодную струю.

Она протянула ему полотенце.

— Что-то не так. Я это чувствую. Ты даже не смотришь на меня.

Он пожал плечами и вытер руку.

— Ты и вправду не одобряешь женщин, которые носят брюки?

— Мне безразлично. Просто сказал леди Памеле то, что она хотела услышать.

Дарси напряженно нахмурилась.

— Ты это всегда делаешь? Говоришь женщинам то, что они хотят услышать?

Он бросил полотенце на кухонную стойку.

— Мне пора идти.

— Нужно наложить повязку.

Дарси открыла аптечку.

— Не беспокойся! Это сущий пустяк.

Дарси вскрыла упаковку бинта.

Он не знал, когда увлекся ею, что она бессмертная. Но она-то знала. И должна была его остановить.

— Давай палец.

Он отступил.

— Лучше дай мне бинт.

Она бросила бинт на стол.

— Отлично. Бинтуй сам.

— И забинтую. — Он помогал себе левой рукой.

— Я тебя не понимаю. — Она сердито посмотрела на него. — Ты постоянно задаешь мне вопросы и говоришь так, как будто тебе заранее известны ответы.

— Ты все это придумала.

— Разве? Да ты же без конца твердил, что я должна довериться тебе. И вот теперь, когда я почувствовала, что могу это сделать, ты норовишь уйти в сторону.

— Я не ухожу, — процедил он сквозь зубы. — Я все еще здесь.

— Ты даже не смотришь на меня, не прикасаешься ко мне. Что случилось?

Он закончил возиться с бинтом.

— Ничего. Я… решил, что ничего у нас не выйдет.

— Ты решил? А у меня нет права голоса в данном вопросе?

«Нет, потому что и тебя нет».

— До свидания. — Он направился к двери.

— Адам! Зачем ты так поступаешь со мной?

Он остановился у двери и оглянулся. У него сжалось сердце. Глаза Дарси наполнились слезами. Он заставил ее плакать. Но ведь бессмертные не плачут!

Она подошла к нему.

— Раз ты называешь себя экстрасенсом, скажи, что я сейчас чувствую?

По ее щеке скатилась слеза, пронзив его сердце ледяной сосулькой.

Он отвел взгляд.

— Я не могу.

— Неужели не чувствуешь? Или не хочешь признать, что причиняешь мне боль?

Он поморщился.

— Прости.

Остин бросился к лестнице, но вдруг понял, что не в состоянии увидеть сейчас и других вампиров. Тогда он свернул в оранжерею, чтобы побыть в одиночестве. Остин сел на скамейку и уронил голову на руки. Как мог он признаться, что причиняет Дарси боль? Бессмертные не чувствуют боли. Они не плачут. И не смотрят на тебя так, как будто ты разбиваешь им сердце.

Господи помилуй! Как со всем этим разобраться? Если она страдает от боли, значит, она все же смертная? А если она вампир? Его работа в ЦРУ состояла в том, чтобы истреблять этих гадов.

Загадка не из легких. Знать бы все это раньше. Он мог бы сделать свое сердце твердым как камень и избежать встречи с ней. Тьфу! Какой же он дурак! Его же предупреждали, что она из вампиров. Она и сама пыталась оттолкнуть его поначалу, но он ведь шел напролом. Она не виновата. Он упрямо отказывался смотреть фактам в лицо, потому что повиновался голосу сердца.

Он полюбил вампиршу.

Дарси закрыла дверь домика и, дрожа всем телом, прислонилась к ней спиной. Ей было трудно дышать, и ноги не держали. Колени подогнулись, и она сползла на пол, покрытый зеленым ковром.

Он сделал ей больно. Наверное, она влюбилась в него. Или в его пылкие речи. Опытный волокита обычно говорит женщинам то, что они хотят услышать. Сукин сын!

И она клюнула. Ей было так холодно, так одиноко и так плохо все эти четыре года, что она запала на первого же мужчину, предложившего ей тепло и любовь. Из ее глаз покатились слезы. Дарси смахнула их рукой. В ней нарастала ярость. Как смеет он теперь отворачиваться от нее? Разве не он вчера сказал, что только глупец может отпустить такую женщину? Выходит, Адам — глупец, по его же собственным меркам.

Она едва поднялась с мягкого ковра. Нужно было возвращаться в шоу. Это была работа, которую она не могла позволить себе потерять. Но, проклятие, в сердце ей вонзили обоюдоострый нож. Как сможет она видеть его снова? Как сможет она не видеть его? Он сделал ее никудышную жизнь наполненной смыслом. Последние четыре года она была вынуждена скитаться в темноте. Только три тонких лучика света: Грегори, Мэгги и Ванда — удерживали ее от помешательства. Потом в ее темное существование ворвался сияющим солнцем Адам. Подобный богу Солнца, он сулил тепло и жизнь.